Liudmila Matveeva - Поцелуй меня, Иуда! Дорожная повесть. Странная дружба

© Liudmila Nikolaevna Matveeva, 2019

ISBN 978-5-0050-1041-4

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Поцелуй меня, Иуда!

Ч. 1 Матери, русские матери…

Дорожная повесть «Поцелуй меня, Иуда!»

(разговор-монолог в поезде Москва-Берлин)

Часть первая. Матери, русские матери…

Добрый вечер! Приятное знакомство в купе СВ – милая молодая дама, вместе будем почти трое суток. Меня зовут Хельга, по-русски Ольга. Вас как величать? Ирина? Приятно. Располагайтесь поудобнее. Чай я уже заказала, сейчас нам его принесут.

Вы – в командировку? А я – возвращаюсь домой, в Берлин. К мужу.

Была сейчас в Москве на похоронах старой тетушки, сестры давно умершего отца – она была последней моей связующей ниточкой с Москвой.

Меня увезли из России двадцать лет назад. Но Вы, Ирочка, не подумайте, что уезжала я по расчету или из желания себя спасти. Нет. Замуж за немца, с которым мы два года работали над созданием совместного предприятия, я вышла по любви, и уехала, расписавшись с ним после преодоления кошмарных препятствий.

А вот тетя моя была мне вместо матери. Вообще-то воспитала меня бабушка, матери у нас с братом как бы и не было вовсе. Впрочем, Вам это наверняка неинтересно.

Как, и Вас тоже воспитывала бабка?

И Вы что, действительно хотите меня послушать? Не будет ли Вам скучно? Или неприятно, если буду говорить так, как умею – иногда просто грубо и не совсем удобовоспринимаемыми словами?

Знаете, в моей московской юности было даже некоторым шиком в среде интеллигентной, немещанской, разговаривать с «матерком», это, уверяю Вас, дорогая, звучало и не пошло, и не похабно, а весело и непринужденно, но для создания такого ощущения необходим был высший пилотаж и адекватные собеседники.

Некоторые новые знакомые не могли выдержать этот своеобразный тест «на вшивость» – и не вписывались в наши обычные московские рамки.

Ну да Бог с ними – и с нами. Вам и правда все еще интересно? Ну, хорошо, Вы только дайте мне понять, если слушать Вам станет невмоготу… Да? Вы – прелесть.

Вы знаете, Ирина, мне приходят иногда в голову странные мысли о наших русских взаимоотношениях в семьях. Как-то прочла недавно, у Бунина, кажется, что горе у русских, а особенно, в деревнях – это обыденность, к которой привыкают, как, например, к дождю, снегу, неурожаю. И во всем винят не Господа Бога, а всегда нехорошо поминают мать. Прошло столько лет, и все же можно подписаться под каждым Бунинским словом.

Я в Германии начала читать некоторые вещи известных немецких «культуртрегеров» девятнадцатого и двадцатого веков, тех, о ком понаслышке узнавала когда-то в Москве

в кругу своих друзей-художников.

И зацепило меня вдруг именно то, о чем боялись как-то говорить у нас даже в самых «продвинутых», богемно-дворницких кругах.

Поцелуй меня, Иуда!

Ч. 1а доп Гумус под ногами

Гумус под ногами (Дополнение к Гл.1,ч.1 «Матери, русские матери»

дорожной повести «Поцелуй меня, Иуда!»)

…Так вот, Ира, кажется мне, что кроме понятия, или же народного определения «мать-блядь», в России имеет место повальное преобладание женского типа «мать-убийца».

Это относится не столько к несчастным бабам, сделавшим хотя бы один аборт (были, были в совецком нашем поколении выбравшие бездетное существование для полунищей независимости, героини с двумя-тремя десятками чисток – Родина их сделала такими), сколько к тем, кто… родил сыновей.

Русская мать по отношению к сыну часто убийственна в своей любви.

…Наверное, потому и незрелые, и сами себе не принадлежащие: русские мужики, как дети.

Переходящие, как красное знамя победителя из рук в руки: от матери – к жене, как к своей второй матери; потом – к любовнице – то есть третьей мамаше, да еще и нежно любимые сестрами, тетками, бабушками…

И до колик обожаемые собственными дочерьми, а потом, по цепочке – и их юными подругами.

Да, а еще и соседками. И женским коллективом в целом на службе – а особенно отдельно взятыми молодыми одинокими дамами- коллегами вне работы.

А если русский мужик ну хоть чем-нибудь да знаменит, то еще и преследуем во дворах и лифтах ярыми фанатками.

Умолчим уж о тех, кто бисексуален и нагло пользуется любовью страстных юношей, ничего не давая взамен никому.

«Ты только будь, Ваня!» – написано на всех любящих лбах сразу.

Русский мужик от рождения несет тяжелое бремя давящей на психику женской любви.

Нельзя сказать, что он никого не любит, или же, что любить не хочет. Он, конечно же, любит.

Себя. И свой член. А других, и по-другому – не умеет. Не научили потому что.

Кто виноват? Да мать, конечно, он же не просил его рожать. Да лучше бы аборт сделала, он бы, глядишь, и не маялся от избытка ее же любви.

(Слова – подлинные, услышанные не от одного мужика, так что не надо не верить, граждане!)

Поэтому виноватая мать – убийца, и какая им разница, хотела она их рожать или не смогла не…

Заметили, Ира, – душа настоящей русской бабы всегда целует. А вот мужицкая натура – от силы подставляет щеку, если не удалось и вовсе увернуться.

Может быть, стервы, ведьмы и истерички, а также те, кто просто не испытывает чувства привязанности к своим детям, – и правы, утверждая, что любить надо только себя, единственную и неповторимую.

Надо – но не получается. И у тех, кто ради кажущейся этой любви к себе оставляет новорожденных в приютах – тоже облом полнейший, и радости – маловато в дальнейшем.

Я пришла к выводу, что всей женской половине нашей нации любить себя кажется диким и – несвойственно.

Мы, в массе своей, пассивны и доверчивы, и даже самые умные из нас понимают чутьем, что мы – дуры для своих мужиков, все равно, какими бы ни старались выглядеть, что бы ни декларировали для себя лично, оставаясь в бессемейном или неполносемейном «одинаре».

Вот и получается, что главная-то роль настоящей русской женщины – умереть, как зерно, проросшее новым всходом.

Или же завять пустоцветом.

Конец-то все равно один – собственная погибель.

Лечь гумусом под ноги детям – или любимым. Собой удобрить почву под их ногами.

Истинно русская баба – никогда не стерва, она даже и не задумается о себе самой, пока есть силы и здоровье, она – простая, покладистая, работящая, и хочет принадлежать хозяину – своему мужику, мужу, без задних мыслей ему доверяя.

А что же ему не доверять? Ведь на нем ее жизнь и семья держится. Лишь бы не пил – и все будет так, как надо! Она ему верит – и в Бога тоже верит, эта вера сидит в ней всю жизнь, иной раз и неосознанная. И не высказанная. Но – вера, в то, что живет она правильно, «как все», а без хозяина как же?