Кристина Романютенко - Красные бабочки

Мой отец, как и мой дед, всего добились сами: по кирпичику они выкладывали свой бизнес, находили партнеров, убеждали клиентов, спасались от банкротства. Каждая заработанная ими копейка – это кропотливый бессонный труд, который сжигал отца и деда. Если бы не моя мама и бабушка, эти мужчины никогда бы не отдыхали – такими они были трудоголиками. Меня воспитывали с пониманием того, что мужчина сам строит свою жизнь, объясняли, что только я сам могу выбрать свой путь.

Мама пролила немало слез, когда я решил, что институт – это не глупая трата времени. «Мам, если мне прижмет, я куплю диплом или десять дипломов. Я должен сейчас начинать свое становление и взросление, а не еще пять лет сидеть на вашей шее», – уговаривал я ее. Несколько месяцев длилась эта слезливая блокада моей мамы, но все же мы пришли к обоюдному соглашению, «что когда я заработаю первый миллион, я обязательно пойду и получу высшее образование, как другие нормальные дети».

Я редко видел отца – вечные дела, командировки, встречи. У моих друзей отцы тоже часто отсутствовали, но восполняли эту пустоту деньгами, дорогими машинами, эксклюзивными драгоценностями. Их матери вечно пропадали в спа-салонах, заводили молоденьких любовников, некоторые в отчаянии развлекались с любовницами. И всех всё устраивало. Этакая богемная жизнь, чтобы другие завидовали. С детства я был окружен платиновыми детками и их истерично-никчемными мамашками, которые тяжелее своей сумочки и маленькой дрожащей псинки в руках не держали.

Мне было лет 12, когда я впервые осознал, насколько моя мама отличается от всех.

– Господи, Марго, – наигранно завопила однажды одна такая дамочка. – Что с твоими руками? Короткие ногти не в моде! Тебе срочно нужно посетить мою маникюршу. Сделает всё в лучшем виде.

– Алла, – спокойно улыбнулась моя мама. – Я не нуждаюсь ни в чьих услугах.

– Но, голубушка, – взвизгнула это чудо. – Правильный маникюр – это лицо женщины.

– Лицо женщины – это уют в доме, счастливый муж и воспитанный сын.

– Какие глупости ты говоришь, – засмеялась Алла. – Ты всегда как что-нибудь скажешь. Невероятная. Ладно, мы с Арчиком, – она поцеловала своего йокшира. – Уходим, но ты подумай о маникюре хотя бы. Годы идут. А рядом с богатыми мужчинами всегда толпы молоденьких и красивых. Тут уж никакой уют не удержит штаны на ремне.

Мама прорыдала полвечера, разглядывая свои руки. Мой отец пришел тогда злой, какая-то сделка сорвалась, но, увидев свою зареванную жену, он сел рядом и прижал ее к своей груди:

– Почему моя вселенная плачет?

– Посмотри на мои руки… Они такие старые. Я даже не замечала, что на них столько морщин…

Папа с нежностью, на которую только способен огромный и суровый мужчина, взял ее ладонь: поцеловал каждый пальчик, каждую морщинку, а потом приложил руку к своей щеке:

– Ты чувствуешь, что и я не молодею. Мы ведь собирались состариться вместе?

– А что, если ты уйдешь?

– Мой космос, как можно променять тебя, женщину, которая держала меня за руку, когда жить не хотелось, которая последний кусок хлеба отдавала мне, чтобы я смог найти силы и пойти работать… Что ты так смотришь? Ты думаешь, я не помню, насколько ты тогда исхудала. Ты хоть представляешь, каким ничтожеством я себя ощущал, когда любимая жена улыбается и трясущимися от голода руками кормит тебя.

– Это неважно уже, – мама уткнулась лицом в его свитер.

– Ты – женщина, которая тащила меня, пьяного, ободранного, побитого домой.

– Нашел, что вспомнить…

– Нет, послушай. Я не хочу, чтобы у тебя даже мысль такая возникала в голове, что я могу променять единственного человека, который остался со мной после смерти моих родителей, когда все отвернулись. Всё, что я имею – это ты. Ты и Лео. Разве могло быть так, что у двух бесплодных людей появится ребенок? Это ли не доказательство того, что мы всё делаем правильно.

– Мне тебя не хватает, – прошептала мама.

– Мне тебя тоже.

– Будешь борщ? – засмеялась она и игриво прикусила губу.

– Конечно.

– А ты, мой маленький шпион? – мама обратилась ко мне. – Время уже двенадцатый час, тебе в школу завтра рано. Поэтому единственное объяснение твоему присутствию – это желание отведать борща.

Это одно из самых моих любимых воспоминаний. Именно тогда я осознал, что дороже семьи в этой жизни ничего нет. Со временем я стал рассматривать своих друзей под микроскопом «моего видения мира» и глубоко разочаровался. Я жил… Нет… Я существовал в эпицентре полых людей с ценниками. Так забавно было наблюдать за ночными распродажами своих друзей, когда с количеством выпитого, выкуренного и уколотого их прайс скатывался до ближайшего обезьянника или облеванного пола в туалете ночного клуба… Вариаций скидок было бесчисленное количество. Неизменным оставалось одно – звонок папы или мамы и этот секонд-хенд вновь становился люксовым брендом.

Ты, должно быть, считаешь, что я не такой?

До ближайшего обезьянника обычно ехать минут десять по Комсомольскому проспекту. А пол тот, выложенный красным кафелем, очень охлаждал. Отец обычно орал, запирал дома, забирал карту, разбивал телефон. Мама молча приносила завтрак-обед-ужин. Я делал вид, что «это больше не повториться», «я сам не знаю, как так вышло», «я не собирался драться с полицейским», «случайно превысил скорость до двухсот километров». И все налаживалось. Чувство родительской вины перед ребенком всегда творило чудеса прощения.

Однажды всё просто закончилось. Я проснулся от глубочайшего похмелья, в моей постели было две обнаженных девушки – типичное утро понедельника. В незнакомой квартире воняло сигаретами, алкоголем и сексом. Умываясь ледяной водой, я рассматривал свою опухшую рожу:

– С днем рождения, парень, – поздравил я свое отражение. – Пора взрослеть что ли?

Быть может это было некое провидение или озарение… А может, мне просто надоело это блудливое однообразие? У меня до сих пор нет ответа на этот вопрос. С того самого дня, с моего 20-тилетия, моя жизнь круто изменилась: бессонные ночи в клубах с телками сменились ночными мозговыми брифингами. Все те знания, что родители так нежно взращивали во мне, наконец-то дали всходы. Я научился не только зарабатывать деньги из пустоты, но и ценить усилия людей, которые делают это вместе со мной. Полые люди заменились людьми-роботами, которые жили по сценарию «работа-дом-работа».

Так странно, обычно в книгах пишут, что в самые судьбоносные дни, ты замечаешь каждую деталь, запоминаешь каждое дуновение ветра. Вранье. Я даже не помню, какой это был день недели. Возможно, это был вечер. Или раннее утро. Все смешалось. Могу сказать лишь одно с полной уверенностью – это был двадцать восьмой мой день рождения.