Владимир Посаженников - Пессимисты, неудачники и бездельники

Саня, как обычно и естественно, поддержал процесс саморегуляции сознания, прибыв к нему домой по-армейски быстро и не забыв прихватить с собой так называемый тревожный чемоданчик, где держал самое важное на случай непредвиденных обстоятельств: пару белья, бритву, зубную щетку и старую офицерскую плащ-палатку, о которой он говорил ласково и проникновенно, уверяя собеседника, что она спасает от радиации, а это в нынешнем неспокойном мире очень актуально. Скинув финансы в общий котел и просчитав все возможные варианты, Федор на правах старшего принял решение о досрочном праздновании Дня защиты детей, таким образом надеясь хоть как-то изменить картину полной никчемности и ненужности в этом мире. Вообще-то он за три года полностью перестал верить в приметы, гороскопы, предсказания и всякую другую хрень. Все понедельники были одинаковы; все «счастливые» автобусные и троллейбусные билеты были на один вкус; все звезды, падающие с небес, были не его предметами желаний; две макушки на его лысеющей башке, как он понял, ни хрена не значат, – в общем, и здесь наметился кризис доверия, хотя он продолжал верить в силу телефонного звонка, способного перевернуть эту поганую страницу его никчемной жизни. Вот так в один из дней кто-то позвонит – и его жизнь перевернется. Может, это будет даже сам Путин! Такая хреновина лезла ему в голову на пике отчаяния и обычно после трех дней бурного застолья. Ну, пусть не сам, но кто-то от него, какой-нибудь его охранник. И скажет: «Вам, Федор, надо прибыть тогда-то туда-то, и вас будет ждать сам». И Федор, нафуфырившись и напомадившись, прибудет по-армейски точно и в срок и доложит Первому о том, что готов! К чему готов – не важно: опыта работы с людьми ему не занимать, образование достойное, знание языков, армейское прошлое – там найдут ему применение! Но, понимая, конечно же, абсурдность этого, он в глубине души, как все русские люди, верил в торжество справедливости и нравственности.

Саня разлил по первой. Только выпив, он позвонил жене – а ее он называл ласково Мамулькой – и доложил, что отбыл на собеседование на Украину, где, по его словам, при формировании очередного правительства не хватает русскоговорящих юристов высшей квалификации, и у него появился шанс устроиться на работу в администрацию президента соседней республики с карьерно вытекающими последствиями; при этом на ее вой в трубку он посоветовал ей начинать учить украинскую мову, так как это впоследствии очень может пригодиться.

По третьей выпили не чокаясь, молча. Заговорили про женщин. У Саньки была не жена, а боевая подруга! Тоже врач – и, видно, это сделало свое дело. Она давно ему поставила диагноз, но любила его с молодости и поэтому все прощала. Пропившись, он всегда возвращался домой с нескрываемой печатью вины и замаливал грехи тишайшим поведением и офигенной работоспособностью по дому. Все как-то сглаживалось и возвращалось в привычное русло до следующего раза.

У Федора было все сложней. Жена терпела его выкрутасы два года, но в один момент тихо забрала дочь и вещи и ушла, благо сама хорошо зарабатывала, да и за период Федькиного благополучия они купили квартиру ее маме в хорошем, престижном районе. Федор тосковал ужасно, но во всем винил себя, свои закидоны по поводу собственной значимости и харизматичности. А так как оба с Саней чувствовали эту самую вину, вопрос о том, как продолжить и кем насытить их одиночество, в этот период не стоял.

Пили, болтали про все подряд: про социальную обстановку, про Фукусиму, про армию, про машины – про все то, что объединяет мужиков в период откровений. Единственное, про что старались не говорить, так это про футбол. Саня был классным парнем, но болел он за «Спартак», а Федор за «Динамо», и здесь возможны были трения. Но в конце концов после первой бутылки заговорили и про это, сойдясь на том, что все беды российского футбола от «Зенита». Беседа текла в очевидно творческом ключе, пока Федор не вспомнил про зайца.

– Слушай, – спросил Федор Саню, – а ты веришь во всю эту хрень с переселением душ и вообще в потустороннее?

– А что? – переспросил Саня. – Достали?

– Кто? – удивился Федор.

– Ну, эти… духи…

– Какие, нахрен, духи? – спросил Федор. – Я про зайца Светкиного, жены моей бывшей.

– А… И что с ним? Заговорил? – ухмыльнулся Санек.

– Запел, твою мать, – ответил Федор. – Он просто ни с того ни с сего взял да и свалился.

– Ни с того ни с сего ничего не бывает! – сказал Саня. – Это знак. Я вот в морге такого насмотрелся, что по первости без стакана не мог уснуть. Помню, был один водитель-ботаник, так тот полгода за носками ко мне во сне приходил. Ноги, говорит, мерзнут, отнеси на кладбище. А я еще во сне подумал: какие у него ноги, сожгли его. Вот такая фигня.

– А почему носки-то, а не трусы? – Федор попытался перевести разговор в более легкое русло. – Трусы-то, наверно, там нужнее, – гоготнул он над своей шуткой. – В горошек труселя!

Саня недобро посмотрел на Федора и сказал:

– Они, водители, при катастрофах обычно теряют ботинки, а иногда и носки. Даже гаишники говорят: приехали, вытащили кого-нибудь из машины после аварии, если в ботинках – значит, будет жить! А этого ботаника долго опознать не могли, горел он, вот у нас в морге и лежал. Типа как вещдок.

Федор, поняв, что Саня серьезен, решил сбавить обороты.

– Ну а через полгода-то перестал сниться? – спросил он Саню. – В церковь сходил? Или забыл он про тебя? Видно, там снял с кого! – Федор заржал в полный голос, сбрасывая напряжение. – Точно! Разул какого-нибудь папанинца – они там еще и в унтах!

Федора заносило все дальше.

– Нет, – сказал Саня, – я ему носки отнес. На кладбище, как он просил… И все сразу ушло…

Наступила пауза.

– Ну ты даешь, – ахнул Федор секунд через тридцать. – Офигеть!

Он встал и начал ходить кругами по комнате. Так продолжалось еще полминуты.

– Ну и… – выдохнул Федор. – Ты думаешь, заяц тоже того… ну, это… живой?

Саня как-то странно посмотрел на него и сказал:

– Какой заяц?

Он, видно, был погружен в какие-то свои воспоминания и, соответственно, сразу не врубился, о чем его спросил Федор.

– Заяц, Светкин заяц! Я ей из Эстонии его в подарок привез, лет семь назад, – сказал с надрывом Федор. – Синий такой, в футболке с надписью на эстонском!

– А, заяц! – Саня начал возвращаться из своих мыслей в реальность. – Да нет, заяц, конечно же, труп!

Хотя… Может, в Эстонии у них он и не труп… Не знаю. Все относительно в этом мире, – подытожил он. – Может, у них, у угро-финнов, так принято, – Саня и потянулся за бутылкой.

А разливали уже третью! Выпив, Федор собрался в туалет. По пути он решил все-таки глянуть на зайца.