Михаил Однобибл - Очередь. Роман

Собеседник безнадежно махнул рукой: «Попрятались в своих очередях и носа не кажут. Ничем их не выманишь до конца переклички, каждый дрожит за свое место. И не друзья они мне, а так, минутные знакомые». Учетчик недоверчиво покачал головой: «Непонятно, как твои попутчики имеют возможность прятаться в своих очередях. Почему их не гонят? Все ехали в одном автобусе, вышли из него вместе, значит, и на перекличку опоздали все». – «Если бы так, мое положение было бы легче, – удрученно вздохнул очередник. – Мы вместе могли бы отстаивать справедливость и защищаться от уличной кодлы, готовой по малейшему поводу выкидывать людей из очереди. Но в том и беда, что опоздал, по всей видимости, я один. Переклички в очередях двигаются всегда от головы к хвосту. Чем дальше в очереди, тем позже накроет перекличка. Наши автобусные попутчики из последних, раз успели вбежать в свои очереди до прохода сверщика. А мой номер в верху списка, я уже недалеко от двери в подъезд учреждения, и меня выкликают в числе первых. Мое место ценно, но тем и опасно: целая орава следомстоящих заинтересована в том, чтобы выжать меня из очереди, ведь в случае моего устранения все они делают шаг к цели. Поэтому, когда сверщик называл мой номер, я в тот же миг выкрикивал свое имя: «Лихвин!» Так повторялось каждое утро, до сего дня. Сегодня из-за шальной метели, спутавшей день с ночью, из-за шофера, попавшего колесом в яму, вышла осечка, я не рассчитал время и опоздал на перекличку. Пусть на какие-то секунды, но это сочли достаточным, чтобы вышвырнуть меня с обжитого места. Положение скверное! А запас теплых вещей и продуктов, накопленный мной за время стояния, лишь усугубляет дело. Теперь в случае моего исключения ближайшие соседи по очереди – видел бы ты их голодные, жадные морды! – получат право разделить мои пожитки». – «Но это же дикость!» – возмутился учетчик. «Таковы правила. Не нами они заведены – не нам менять. Да и зачем мне пожитки, если меня выставят из движения очереди, то есть из самой жизни! Словом, законы святы, пока соседи не лихие супостаты. А мне достались именно такие. Сразу за мной стоит прожорливый, вечно голодный лоботряс. С ним я ничем не делился, сколько бы он ни облизывался, ни дышал завистливо мне в затылок. Я же обычный очередник, а не городской блаженный, чтобы сажать на шею здоровенного детину, он сам в силах одеться и прокормиться. А там, откуда ты пришел, разве не так?»

Учетчик сочувственно кивнул, знакомая история, и Лихвин горячо продолжил: «Но этот сосед – ягненок в сравнении с впередистоящей соседкой. На вид интеллигентная старушка. А сегодня показала свое истинное лицо. Никогда я так жестоко не ошибался в людях и, видимо, уже не ошибусь. Все долгое время стояния в очереди я грел на груди змею. Даже подарил ей меховую муфту. Когда старушка вдела в нее синие от холода кулачки, она глаза закатила от блаженства. Разумеется, я не ждал от нее уплаты долга вещами и продуктами, но на элементарную порядочность рассчитывать мог, особенно сегодня, когда мчался из автобуса на перекличку, расшвыривая не успевших посторониться. Я издали увидел, что сверщик подошел к моему месту в очереди, что он начал расспрашивать соседей, выясняя, как положено, обстоятельства моей отлучки, прежде чем вычеркнуть меня из списка, и что старушка – о счастье! – смотрит в мою сторону. «Капиша, я тут!» – завопил я, вскидывая руку. Но что это был за крик, что за взмах! – вздохнул Лихвин, прикрывая глаза и заново переживая случившееся. – Ведь я бежал изо всех сил, нервы на пределе, дыхание сбилось, голос меня не слушался. И все же Капиша меня углядела. Это я понял по тому, как быстро она схватила сверщика за локоть и что-то проговорила ему в ухо. Я, простофиля, думал, что спасен, что она торопится сообщить сверщику, что вот он я, тут, а она готовила мне капут. Как я теперь догадываюсь, Капиша обещала сверщику часть моих вещей, из тех, что отойдут ей по праву соседства, если он зафиксирует мое опоздание на перекличку и меня исключат из очереди. Про нашего сверщика недаром говорят: Егош не упустит грош. Конечно, он согласился обернуть дело к своей выгоде. Он и голову не повернул в мою сторону, вымарал в списке мой номер и крикнул секретарю в подвал, что меня больше нет. А секретарь зафиксировал убавление очереди на одного стояльца. Но на секретаря обиды я не держу. Секретарям нет и не должно быть дела до бушующих на перекличках страстей. Секретари всех очередей потому и сидят в подвале, что там, внутри, они надежно защищены от давления снаружи. Через отдушины в цоколе здания они слушают только сверщиков, которых знают по голосам. Поэтому всему виной Егош, крикнувший о моем опоздании на перекличку за секунду до того, как я схватил его за ворот, развернул к себе и потребовал отменить несправедливое решение. Тогда-то и завязался спор. Неравная борьба, ведь на меня ополчился не только хвост очереди, но и впередистоящая Капиша. Причем старуха – вопреки неписаным законам очереди: у передних не принято лезть в распри следомстоящих, это ниже их достоинства, а главное, любой исход борьбы за их спиной никак не влияет на их движение в очереди. Почему-то соседка позарилась на мое имущество. Очень близорукая меркантильность. Капиша вот-вот достигнет подъездной двери и войдет внутрь, а там, в неотлучной живой очереди, жарко если не от тесноты, то от волнений, оттуда, наоборот, выбрасывают одежду на улицу через окна подъезда. Зачем ей там лишний гардероб, тем паче мужской? Ума не приложу! Не знаю, чем кончится для меня эта заваруха, сумею ли устоять в очереди, но одно я уяснил твердо: насколько опасным недомыслием обернулась моя запасливость, она только разжигала аппетиты соседей. Пропади пропадом эта еда и эта одежда! Копил жратву – потерял братву. Если ты дашь свидетельские показания, поможешь отстоять справедливость и место в очереди, я с тобой поделюсь: дам консервов и валенки на резиновом ходу. Не отказывайся! Я же вижу: ты полупрозрачный от голода и холода. Через глаза небо светится. И не думай, пожалуйста, со свойственной тебе, как я уже заметил, излишней щепетильностью, что ты меня обираешь. Я отдаю тебе только часть, тогда как ты мне помогаешь сохранить целое». – «Все же неясно, почему стоянию в очереди придается такое значение, – задумчиво сказал учетчик; услышанное произвело на него тягостное впечатление. – Почему даже случайный свидетель за пустячные дорожные наблюдения, если только они касаются очереди, может рассчитывать на солидное вознаграждение? Чем вызвана такая борьба за каждое местечко в очереди, особенно странная теперь, весной, когда за городом работы хоть отбавляй и с каждым новым днем будут требоваться новые рабочие руки. А здесь, судя по твоим словам, даже у выстоявших громадную очередь нет гарантии трудоустройства».