Дмитрий Помоз - Три дня. Никто не знает, как жить

Мы пытаемся стать успешным человеком, не успев стать просто человеком. Слово «успешный» и другие его сородичи стали жить отдельно, как мышцы без скелета.

И мы бегаем со всем эти мусором взрослой жизни, взрослых понятий, принятий, целей и хлопот изо дня в день, пока не разведут мосты. Не замечаем ничего вокруг. И лишь изредка, в мыльной пене перелетая по мосту с одного берега на другой, краешком глаза заметив в воде переливающиеся отсветы заходящих солнечных лучей, будто бы на миг вспоминаем, что вроде были созданы для чего-то большего, чем занимаемся сейчас. Но, через несколько секунд слетая с набережной на деловой проспект, тут же отряхиваемся от этих детских мыслей. И снова хватаем свой огромный мусорный пакет взрослой жизни и, как навозные жуки, катим навозные шары своих целей туда, откуда через пол часа захотим сбежать. И с каждым шагом эти шарики будут становиться больше и больше, на них будет налипать все подряд. Но нам будет казаться, что тем тяжелей эта ноша, тем она ценнее и тем мы сильнее и взрослее становимся пока ее катим. Да и пахнет он так не потому, что это навоз, а потому что – это плодородная почва.

Но в один прекрасный момент может оказаться так, что ты будешь в очередной раз катить свой навозный шар по мосту на другой берег, снова совершенно забыв обо всем, в том числе и о времени. И вдруг мост под твоим ногами начнет разводиться, ты постараешься успеть преодолеть его, но с каждым шагом тебе будет все труднее и труднее толкать свой шар вперед. Руки моста разжимаются, поднимаясь вверх, раскрывая перед тобой лишь многометровую пропасть, а ты как Сизиф 1 1 в древнегреческой мифологии строитель и царь Коринфа, после смерти приговорённый богами вкатывать на гору, расположенную в Тартаре, тяжёлый камень, который, едва достигнув вершины, раз за разом скатывался вниз. уперся спиной в свой шар, не в силах больше двинуться ни в одну из сторон. И вот движение моста приходит в пик своей высоты, тебе больше не устоять под тяжестью своего груза и ты летишь вниз, больно ударяясь об асфальт, ломаешь себе половину костей. Тут же, через мгновение на тебя налетает твой плодородный шар, накрыв всей своей массой твою тушу, разрывается, облив и обсыпав тебя с ног до головы твоими же планами и целями. И именно в этот момент ты, может, почуешь их вкус и запах. И не останется никаких сомнений – ты тратил свою взрослую жизнь на какое-то говно. А в итоге загадился весь, как грудной ребенок. Но некому уже подтереть твою задницу. Кому это не выгодно? На это нужно тратить время и силы.

И я чертовски боюсь всего этого, поэтому сижу тут – на краешке набережной и учусь. И только одна вещь меня пугает: в конце своего урока я протягиваю руку, словно мост, к противоположного берегу реки и жду утра. Ведь утром все мосты моего Города сводятся. А мне страшно, что мой мост опять не сведется. Никто не протянет руку с той стороны, чтобы возвести мост Понимания между берегами жизни, по которому ко всем живым смогут добраться не цели и планы, но надежды и мечты. Настоящие мечты.

У меня пока что совсем ничего не получается, ведь я маленький мальчик, а взрослые совсем не хотят слышать детей.

Ведь Вы сейчас итак «все понимаете». А я не хочу так, хочу ничего не понимать и не принимать, хочу бороться со всем и вся.

Я обязательно сдамся, когда вырасту, а сейчас дайте мне еще немного побороться.

И пока я сам еще ничего не знаю, то буду сидеть с тетрадкой и записывать то, что мне рассказывает ветер в колодцах дворов, шепчет течение реки и мост, о чем гудят паутины проводов и рисует мерцанием бесконечности звезд чистое небо цвета индиго феноменами глухих вечеров, после того как Вы освобождаете улицы Города от суеты, которую называете – «жизнь». Бесследно исчезая под крышами громадин своих домов, отчаянно тянущихся к небу в попытке затмить его.

PS. В моих записях очень много «Я», не пойми меня превратно. Ведь единственное настоящее «Я» здесь – это мое желание, чтобы вместо этого личного местоимения Ты ставил свое имя.

Как же здесь темно. Бабушка живет в деревне. Только не говорите никому, что я так сказал. Здешние называют ее маленьким городом или поселком городского типа. Тут и правда есть каменные пяти- и трехэтажные дома, а еще красивые деревянные. Я их иногда очень боюсь. В темноте, такой как сейчас, некоторые из них превращаются в «лающие дома». И никогда не угадаешь какой. Бабушка говорит, чтобы я их не боялся, и что это не дом лает, а сторожевые собачки за забором чувствуют незнакомца и лают, предупреждая тебя, что на этот участок лучше не приходить, тем более вечером и без угощения. В собачьем мире так не принято. А вот днем они чаще всего будут рады знакомству! Я всегда верю бабушке, но все равно боюсь, иногда даже плачу, если сразу несколько домов со всех сторон вокруг начинают на меня лаять. Я ведь тоже их не знаю, но не лаю на них. Хотя нет, один раз лаял. Не помню уже, как давно это было, но помню как.

***

Теплым вечером мы гуляли по нашей улочке с мамой и бабушкой. Они о чем-то разговаривали, а я играл в мячик. Вообще помните: на дороге нельзя играть в мячик! И в бадминтон тоже! И рисовать тоже нельзя, даже если Вы уверены, что водителям нравятся ваши рисуночки. Но у нас можно – у нас небольшая дорога! Только опять не говорите никому, что я так сказал, потому что местные называют ее настоящей улицей. И даже название ей придумали большое – Смоленская улица. Смоленск – это город-герой! А наша улица совсем не герой. Если считать героизмом то, что на ней нет ни кусочка асфальта, а вместо него лужи и гранитные камешки в песке, огромные дырищи, как от бомбежек, то тогда да – наша улица герой, настоящий израненный герой! И вот из-за того, что наша улица совсем никакая не улица, а только притворяется ей, по ней почти не ездят машины.

Мама рассказывала что-то взрослое бабушке, почти шептала на ушко. Весь день она была грустной и на прогулке чуть не плакала. Я всегда вижу, когда мама готова вот-вот заплакать и мне это не нравится. Человек почти полностью состоит из воды, и я не хочу, чтобы мама себя выплакала! За бабушку я не боюсь – она мне один раз сказала, по секрету, конечно, что со временем взрослые люди, тем более в ее возрасте, сохнут и им уже не так опасно плакать. Бабушка сказала, что, если человек много плачет, то в нем больше всех воды. А ей не до слёз, ей нужно учить улыбаться водянистых людей и еще по дому много хлопот.

И вот они шепчутся о чем-то, мама едва не плачет, а бабушка ей в ответ улыбается доброй улыбкой «сухого» человека и просит придержать себя под руку, говорит, что упадет, если мама не будет сейчас за ней внимательнее следить. Это такой хитрый бабушкин прием, чтобы отвлечь маму от грустных мыслей. Я это понял и тоже решил помочь, взял свой мячик, подкинул и ударил по нему ногой, что было силы! Но немного промахнулся, и мячик полетел не вверх, а вверх и в сторону, прямо за большой, высокий забор соседнего участка. Участок тут же на нас залаял!