Давид Шварц - Повести. Рассказы. Истории

Искоса я увидел также, как заухмылялась моя пассия и стала что-то шептать на ухо подружке.

Кровь бросилась мне в голову.

Я закричал:

– Товарищ инструктор, пожалуйста, дайте мне двадцать минут, я живу недалеко, переодену ботинки и вернусь! Не уезжайте в аэропорт без меня! Пожалуйста!

Крик был настолько жалобным, что Ижак махнул рукой:

– Давай, только живо!

Да, это был спринт со спуртом!

Я бежал быстрее лани, быстрей, чем заяц от орла! Чистый Мцыри! Ноги практически не касались земли, они часто-часто перебирали воздух! Аэродинамика только такая!

А отчего это?

Ясно дело, упасть лицом в грязь перед любимым существом, могущим подумать, что я трус и поэтому специально припёрся в этих тряпочных корочках было недопустимо!

Запыхавшийся, в крутых ботинках я прискакал как раз к отходу автобуса, куда почти все погрузились.

Первое, что я увидел, это квадратные глаза приятеля, которого я по запарке чуть не заставил прыгнуть вместо меня!

Он с воем выскочил из автобуса, подмяв кого-то, хлопнул меня по плечу и на большой скорости рванул из этого аэроклуба с сумасшедшими студентами-самоубийцами!

Насколько мне известно, он, по сей день, так и не прыгнул с парашютом.

И при встрече со мной потом долгое время крутил пальцем у виска.

Я глянул на Неё, Она глянула на меня, чтоб посмотреть, глянул ли я на Неё!

Всё было в порядке. Она была довольна.

Тут надо сделать лирическое отступление.

Я был влюблён в неё, а она любила другого.

Да.

Это была драма, практически «Отелло», «Ромео и Джульетта» и «Анна Каренина» в одном флаконе! Только я тут был не Ромео, а натуральным негром и несчастной жертвой – хоть сейчас под паровоз!

Я был влюблён – и всё!

Чего я добивался этими прыжками с парашютом – сам не знаю, по сей день!

А может, это и есть великая тайна любви? Бездумно, по велению сердца стремиться быть рядом с любимым человеком и выглядеть в его глазах героем? Кто знает?

И это при том, что мне не хотелось её телесно. Я ведь говорю, она меня отталкивала своими физическими… ммм… скажем, параметрами.

Любовь духовная? Вроде, нет!

Наверно, это было просто любовное томление молодого, здорового человека, жаждущего любви в восемнадцать лет. Не знаю.

Но она, любящая другого, тем не менее, играла со мною в жестокие игры, поглядывая на меня, подкалывая и заигрывая временами, подпуская ближе и тут же отталкивая.

Сейчас я понимаю, что это чисто женские проделки и ухищрения с целью держать возле себя побольше кавалеров и воздыхателей, показывая им свою власть над ними одним лишь своим существованием на белом свете!

Ох, эти женщины!

Сколько об этом уже говорилось, писалось, пелось и плясалось!!

Гробите вы мужчин, подкашиваете на корню, режете без ножа!

А зря, между прочим!

Потом, захомутав телёнка, вы получаете в семье быка, правда с рогами, но это уже издержки того, что так красиво зовётся Семьёй!

Эх, ох и ах!

Ладно, проехали…

Вернёмся к нашим… парашютистам.

Приехали в аэропорт, навьючили на себя парашюты, забрались в самолёт.

Самолётишко АН-2, полутораплан, десять человек внутри, прыжок с высоты восемьсот метров из двери в фюзеляже, без выхода на крыло.

Мы сидели с ней друг напротив друга.

Я отводил глаза в сторону. Боялся, что она в них увидит, если не страх, но беспокойство!

Я же хотел выглядеть мужественно, бесстрашно, геройски!

Её глаза улыбались и ободряли, но я же хотел доказать независимость, показать, что я бы прыгнул и без неё, что она тут не при чём! Она и сама слегка трусила, но держалась здорово!

Лётчик Лейбенко перед нашими прыжками решил вытрясти из нас то ли душу, то ли страх, и повёз по воздушным ямам!

Вниз – вверх, оттуда – вниз! Требуха вываливается через горло, подпирая от живота к глазам! Снова вверх – кровь от головы уходит в задницу!

Покатались. Кое-кого стало тошнить. Мы с Ней смотрим друг на друга – вроде, живые…

Потом команда: Встать, приготовиться к прыжку! По-шо-ллллл!!

Прыгали, как нас учили – друг другу на голову, чтобы потом парашюты не разнесло ветром за пределы аэродрома!

Ижак стоял у дверного проёма и выталкивал замешкавшихся под зад.

Чёрная окантовка проёма двери – ослепительно светлый проём – и больше ничего вокруг…где-то там внизу земля.

Пальцы рук судорожно вцепились мёртвой хваткой в ледяной металл окантовки двери

… Кажется, никакой силой их не оторвать…

Переваливаю вес тела на руки в бездну подо мной… восемьсот метров…

Первые секунды вне самолёта выпали из памяти… мозг вычеркивает их…

Потом лёгкий удар – смотрю наверх, как учили: полотнище открыто, стропы не запутались, полёт нормальный!!!

Глянул вниз – высоко сидим!

Нет ощущения полета – летишь вместе с ветром, как будто висишь в воздухе.

Ощущения снижения тоже нет.

Внизу земля стоит, не приближаясь и не разворачиваясь.

Хочется петь или кричать.

Ору ура!

Неподалёку голос: Здорово, Дока! Живой?

Поворачиваю голову – Витя, из нашей группы.

Поорали, повеселились, вскоре ветром разнесло.

Ближе к земле разворачиваю купол стропами так, чтобы земля уходила под меня строго навстречу движению.

При ударе о землю – ноги вместе, чтобы не сломать, даже не упал, пробежал пару шагов, загасил купол. Всё по нотам.

Я прыгнул!

Она тоже приземлилась нормально, только на дальнем конце аэродрома. Чуть замешкалась при выбросе из самолёта, пришлось ей тащить парашют издалека к месту сбора.

Сложили парашюты с песняками.

Краем глаза вижу, что она смотрит на меня с улыбкой и направляется в мою сторону.

Я отвернулся.

Почему?

Не знаю. Ещё много раз в последующем были между нами такие странные контакты.

Пока жизнь не развела нас вовсе.

В тесном кафе на главной магазинной улице острова Санторини мы сидели за одним столиком с интересной парой.

Эти пожилые люди были, как и мы, умотаны жутким пеклом августовского Средиземноморья, сжигающего, казалось, всё живое, что двигалось, стояло, охало от жары на узких улочках, забитых, подобно всем другим местам скопления туристов со всего мира, магазинами и магазинчиками, кафе и кафешками, столами и столиками с разложенными товарами прямо на улице, вьющейся на самой вершине этого необыкновенного островка.

Когда-то, тысячелетия тому назад, здесь посреди моря торчало жерло вулкана, решившего вдруг извергнуться. Сказано – сделано! Извергся.

Разнесло всё вокруг.

Дым и тьма дошли аж до Африки, где, говорят, и стали одной из казней египетских, чтобы отпустил фараон народ мой из рабства.

И этот взрыв вулкана распополамил остров Санторини так, что выгрыз мощной дугой его скалы, благодаря чему мы и пришвартовались поутру в красивейшей бухте, откуда наверх, в городок Фира можно добраться либо по узкой серпантинной тропе на ишаках, либо пешком по той же тропе, вляпываясь в ишачий помёт, либо на фуникулёре, от верхней станции которого до кафе, где мы присели отдохнуть – рукой подать.