Ирина Малышко - Война маленького человека

Город был полон разными настроениями. Я хорошо запомнила одну историю… Уже началось шоу под ОГА. Я ехала домой в переполненном троллейбусе. Рядом со мной классическая «люрексово-стразовая» донецкая девица громко кому-то рассказывала по телефону о том, что создана Донецкая республика и ее надо защищать. Девицу поддержал мужчина пенсионного возраста с лицом «донецкого революционера». Все остальные пассажиры напряженно молчали. Я, зная общие настроения, тоже молчала, поскольку уже давно ввела привычку не вступать ни в какие политические диалоги. Однако в этот раз моя природная любознательность взяла верх, и я поинтересовалась у девицы: «Какие цели у Донецкой республики?» Девица посмотрела на меня с недоумением, слово «цели» явно не отягощало ее юную голову, и сказала: «А я в Россию хочу, у меня папа там – россиянин». И тут, к моему глубокому удивлению, троллейбус просто слился в ответе: «Хочешь в Россию, вокзал рядом». Троллейбус как раз направлялся в сторону железнодорожного вокзала. За девицу вступился пенсионер с лицом «донецкого революционера», назвал меня «нацисткой», приехавшей из Тернополя. Меня отбили всем троллейбусом. Больше всего запомнился мужчина преклонного возраста, который спокойно подвел итог: «Мы тут все понаехали».

В общем, все происходящее тогда в городе было настолько нереально, что, кроме недоуменно-нервного смеха, зачастую вызвать ничего не могло. Эти странные люди с георгиевскими ленточками, какой-то ужасный «народный губернатор» Губарев, жуткий флаг жуткой «Донецкой республики». «Кто все эти люди?» – этот вопрос в недоумении задавала не одна я. Хорошо помню свой саркастический пост в Facebook’e , который, к моему ужасу, стал пророческим. Пост был о перспективах прекрасной жизни в новой «Донецкой республике».

«Форма одежды у девочек – люрексово-стразовое ультра-мини и шпилька пятнадцать сантиметров. Каблук меньше пятнадцати сантиметров – ниже достоинства гражданок „Донецкой республики“. Форма одежды мальчиков – спортивный костюм, летом – боксерские трусы и майка. Обязательное дополнение к одежде – георгиевская ленточка. Любимые праздники – 1 Мая, 7 Ноября при условии обязательного посещения храмов. Ну, с нашими заводами и шахтами все понятно: их сохранят в том историческом состоянии, что и 150 лет назад. Основной лозунг – „Хлеба и зрелищ!“ – внутриконтинентальный турнир „Донецкой республики“ по футболу. Что еще? А-а, культурная жизнь – „Изоляция“. Нет, „Изоляции“ не будет, ее ликвидируют. Это и понятно – „Изоляция“ проповедует европейские ценности, не совместимые с высокой донецкой духовностью», и так далее.

«Изоляция» – так называлась модная культурная институция, расположенная в помещении старого завода, в рамках которой проходили выставки современного искусства. Я хорошо запомнила шумное открытие проекта – Цай Гоцян «1040 м под землей » . Красивые и радостные люди, шумный фуршет до полуночи.

«Изоляция» со своими книжными магазинами и кафешками была очагом современной жизни, абсолютно не местечковым по своему содержанию. Именно сюда приезжал Ходорковский после своего освобождения. «Изоляцию» я не очень любила, сама даже не знаю почему, но она всегда пользовалась популярностью у местной творческой молодежи, которой было в городе-миллионнике немало.

Мой пост оказался пророческим очень скоро, не прошло и месяца, как «Изоляцию» экспроприировали под склад оружия новые «хозяева жизни».

В чем я ошиблась в своем пророческом тексте, так это в форме одежды людей с георгиевскими ленточками. Это были не спортивные костюмы: георгиевскую ленточку носили преимущественно люди в камуфляже и с автоматами. Да и заводы с шахтами никто особо не собирался поддерживать даже в том состоянии, в котором они ныне пребывали. Их расстреливали из «Градов».

Референдум я помню плохо. Никто из моих знакомых, с которыми я сохранила общение в то время, туда не ходил. Он в моей памяти слился со всеми другими, со страхом ожидаемыми выходными днями и многочисленными праздниками мая. 1 Мая, 9 Мая, референдум – все они проходили по одному сценарию. По городу бегали «орки» с триколорами, захватывалось очередное государственное учреждение, местные прятались. Это уже становилось печальной и еженедельно повторяющейся традицией.

9 Мая один из моих друзей попросил меня сфотографировать небо в Донецке. У него был проект, для которого нужно было запечатлеть небеса в разных городах Украины. Я спустилась во двор. Небо надо мной было сизым и каким-то очень грустно-печальным, как и все происходящее в нашем городе.

По мере того как настоящая весна вместе с «русской весной» набирали силу, становилось понятно, что беды не миновать. Все с надеждой смотрели на «самого уважаемого человека в городе» – владельца заводов, пароходов и стадионов, заглядывая ему в рот в ожидании, что же он скажет. Как мне потом объяснили знающие люди – не настолько был и всемогущ этот «самый уважаемый человек в городе», он оказался всего лишь вершиной айсберга, и под водой скрывалась огромная глыба льда. Но тогда я, как и все остальные простые смертные обыватели города, все ждала от него какого-то внятного слова. Его авторитет в городе был в то время велик.

Думая о тех днях, я всегда вспоминаю фильм Вуди Аллена «Матч-пойнт», в основу которого была положена ситуация в теннисе: мячик попадает на сетку, застывает, балансируя, и от того, куда он упадет, зависит победа того или иного игрока. В ситуации с Донецком «самый уважаемый человек в городе» и был таким теннисным мячиком.

Власти бездействовали, милиция на наших глазах сдавала одно за другим государственные учреждения. «Орки» бегали по городу. Мир вокруг меня раскалывался. Встречаясь со старыми знакомыми, ты осторожно прощупывал, на чьей они стороне. «Не своих» старался избегать. Даже ранее здравые люди вдруг начинали нести жуткую околесицу про сланцевый газ, про Америку, нападающую на нас, «Правый сектор» и пресловутых 800 «бандеровцев», которые ехали и ехали резать благопристойных жителей Донецка, только все никак доехать не могли.

Я помню свое состояние шока после посещения Горловки. С этим городом были связаны лучшие воспоминания детства.

Там когда-то жила моя бабушка – на красивой улице с названием «Физкультурная», которая упиралась в стадион. Мне она всегда напоминала старую Англию. Дома еще строили пленные немцы после войны. Это были коттеджи с парадным и черным ходами, с палисадниками, полными цветов. Здесь жила техническая интеллигенция. Мой дедушка был в свое время главным технологом крупного машиностроительного завода. Он умер еще до моего рождения. Бабушка, как и все наши соседи, была давно на пенсии. Все они – очень чинные, вежливые – называли друг друга по имени-отчеству. По вечерам гуляли в старом парке, который заложил еще до революции заводчик Горлов. Раньше, оказывается, было так положено. Построил завод – заложи парк. Бабушка жила в большой квартире с высокими потолками. У меня там была отдельная комната, мое царство. Я хорошо помню: круглый стол, скатерть с бахромой, гобелен на стене, старый кожаный диван, на котором я читала запоем. У нашего соседа Николая Корниловича была отличная библиотека с книжными полками до потолка. Он великодушно позволял мне брать свои книги.