Евгений Жироухов - Квадратность жизни. (Сборник рассказов)

Он опустил одну руку, почесал щеку, заросшую дремучей щетиной, потом опустил вторую. Подтолкнул вперед своего напарника. – Выкладывай, Вовик, все из мешка обратно. Ошиблись мы. Кто ж знал, что тут люди живут. Забора, понимаешь, нет, местность пустынная, в окнах темно… А на улице сволочная погодка. Дай, думаем, погреемся в этой водокачке… – Погреемся! – рыкнул Поливанов. – Я вам погреюсь… ворюги. Ишь, отоварились, как в универсаме.

Бледный парень высыпал прямо на пол все содержимое рюкзака и стоял, сутулясь, с опущенными руками. – А вот это наше, – нагнулся Кирпич к горке продуктов и сунул своему приятелю две какие-то банки и буханку хлеба. – Нам чужого не надо, но и своего не отдадим ни грамма. – Я дам… «наше», – Поливанов грозно повел ружьем и цыкнул на парня, у которого из разжавшихся рук выпали банки и хлеб. – Я вам покажу «наше»! Я вот сейчас в милицию позвоню, чтоб приехали за вами в срочном порядке. – У тебя телефон тута? – Есть и телефон. Все, что надо есть… – Хорошо, папаша, живешь, – совсем уж без боязни рассуждал Кирпич и осматривал бегающими глазками обстановку в комнате, ведущую наверх лестницу. – Только скучно, наверное, одному, как сычу на болоте? – Дуракам скучно. А мне – не скучно. – Ну-ну, – сказал Кирпич и поскреб пальцами щетину. Потом сел на табуретку, скрестил короткие ноги в резиновых сапогах с отрезными голенищами. – Садись, Вовик. Будем ждать, когда за нами ми-ли-ция приедет… Не переться же черт знает куда по такой погоде… Иди, иди, папаша, звони. Скажи им, что задержал матерого рецидивиста. Пять, нет, шесть разов судимого, имеет за собой мокрое дело. И вообще, вооружен и очень-очень опасен. – А я как же, Бобер? – захлопав глазами, спросил Вовик. – Сиди, не рыпайся, – спокойно сказал ему коротыш. – Иди, папаша, звони. – Плевать я на вас хотел, – угрюмо ответил Поливанов. – Можете уматывать подобру-поздорову. Никто вас не держит. – Ага! – обрадовался коротыш. – Значит, нету телефона? – Нет. – Ну тогда мы все-таки заберем свои консервы. Стрелять нас из-за такой мелочи ты не будешь, так ведь? Ты вон, по роже видать, мужик умный, не жадный. Правильно?

Поливанов усмехнулся. – Правильно. Берите… свое – и проваливайте по-хорошему. – А дай нам еще тогда… – коротыш поскреб щеку, – и картошечки с полведра, если не жалко. И соли чуток…

Сидевший на корточках у печки Вовик неуверенно предложил: – Давай уж, Бобер, и ночевать попросимся. Куда мы сейчас, в такую погоду, я и так до нитки мокрый.

Поливанов, удивленный простодушной наглостью непрошенных гостей, покачал головой. Устав стоять, он присел на кухонный стол, ружье положил на колени. – Ну, чего? Мы располагаемся, а? – спросил коротыш без каких-либо просительных интонаций в голосе. – На одну ночку всего тормознемся? – Нет, – твердо ответил Иван Сергеевич. – С хамами я сам – хам. Проваливайте.

Вовик со вздохом поднялся, достал из кармана курточки одноцветный с ней беретик, пришлепал берет блином на голову. Похожий на кирпич коротыш продолжал сидеть на табуретке, невозмутимо покачивая ногой. – Эх! Думаешь, мы в самом деле бандюги какие. Боишься за свою жизнь и собственность. А мы простые, честные люди, только маленько того, выбитые из жизненной уютности по простоте своей душевной. Вот он, к примеру, – Кирпич кивнул на приятеля, – из алкогольного санатория сбег. Его туда жена с тещей зачипужили, чтоб он им глаза не мозолил. А он что, алкаш? Ты посмотри на Вовика, похож он на алкоголика? А? – Вовик скромно потупил глаза. Кирпич стукнул себя кулаком в грудь и пророкотал: – А я сам! Я сколько обид перенес, одному Богу известно. Да что там говорить, – он махнул рукой, утерся под носом рукавом и сник, как подвешенная на гвоздик кукла. – Люди, скажу тебе, папаш, что ни есть – сволочи, удавы, акулы… Так и жрут друг дружку, так и жрут. Без соли и чеснока. Прямо с сапогами…

Поливанов, насупившись из-под седых бровей, поглядывал на незваных гостей, наворачивающих ложками за обе щеки горячую картошку с грибами. Говорливый Кирпич макал ломоть хлеба в банку с килькой в томате, облизывал пальцы с траурными каемками под ногтями, подмигивал с лукавым видом Вовику. Тот, разомлевший от тепла и еды, к концу ужина уже клевал носом. – Ну чо, – отодвинув грязную тарелку, Кирпич похлопал себя по животу, – телевизор посмотрим и спать. – Нет у меня телевизора, – проворчал Иван Сергеевич. – Мойте посуду и ложитесь… Вон там тюфяк, а вон там еще какого-нибудь барахла наберете. И чтоб мне тихо было. Ясно? – Подбросив дров в печку, Поливанов поднялся на второй этаж в свою спальню.

Он лег, вытянув поверх одеяла руки, и подосадовал на себя, что не выпил снотворного. Но снова выбираться из-под одеяла не хотелось – и вдруг почувствовал, что его и без снотворного быстро разбирает сон.

Утром, когда Поливанов проснулся, снизу слышались голоса и шарканье веника. Небо было все затянуто облаками, лил сильный обложной дождь. Иван Сергеевич спустился на первый этаж. В кухне было прибрано, Вовик заканчивал уборку, сметая остатки мусора на газетку. Кирпич, уже выбритый, в трусах и рубашке склонился над электроплиткой, что-то помешивал в ковшике. Пахло крепким чаем. – А-а, хозяин, – улыбнулся он. – Как говорится, с добрым утром. – Привет, – хрипло буркнул Поливанов. – Вы еще не смотались? – Куда ж? – Кирпич кивнул на окошко. – Вон какой дождище наяривает. А у моего товарища после профилактория здоровьице слабовато, часто кашляет и соплёй исходит. Ты не боись, папаш, мы сейчас чифирку хлебанем и тебе по хозяйству подмогнем. Оправдаем, так сказать, честным трудом доверие… Свиней-то не держишь? – Чего? – не понял Иван Сергеевич. – Свиней, говорю, не держишь? Не свинаришь, нет?.. И зря – дело выгодное. Всегда своя свинина и деньги при кармане. – Воды нет, – недовольно сказал Поливанов, тронув носик умывальника. – Мы искали – не нашли, где тут у вас воду брать, – отозвался Вовик. – Я хотел полы вымыть. – Вовик у нас молодчага, – добавил Кирпич, – чистоту любит. – Вода за домом. Увидишь в стене маленькую дверку, там насос. Включишь черную кнопку, откроешь кран.

Вовик с двумя ведрами, одно из них надев на голову, выбежал на улицу. – Тебя как зовут? – спросил Иван Сергеевич, рассматривая в зеркальце свое лицо. – Меня-то? – переспросил Кирпич. – Фамилия – Попов, имя – Жора, а зовут Бобром. – Это за что же тебя так обозвали? – Не помню уж. Кажется, из-за какой-то басни, что ли… – Жора тут разулыбался, широко открывая рот. – А ружье-то твое, папаш, не заряжено было… И вообще оно у тебя не фурычит, курки ржавчиной заело. А ты кричал «шкуру изрешечу». Ну, даешь. Ну, артист… – Разве? – слегка удивился Поливанов, намазывая щеки мыльной пеной. – Вполне может быть, давно им не пользовался, смазать все руки не доходят… но бывает, что и незаряженные ружья стреляют. – Это я знаю, поговорка такая есть… А ты кем работаешь, если не секрет? – На пенсии. Но так, по специальности я инженер-конструктор. Даже изобретатель. – Ну-у, – удивился Жора. – Прям изобретатель?.. А телевизора не имеешь. Что ж ты изобрел такого, если это не военная тайна? – Передаточные устройства, в основном… и еще кое-какие штуки. Но это сугубо специальные и тебе непонятно будет. – Что ж ты меня за дурака принимаешь? – Жора сделал вид, что обиделся. – Я с детства сметливый, только в жизни невезучий.