Юлия Келлер - Ценностный подход

Насидевшись и намолчавшись вдоволь, мы выходим на улицу, где начинает накрапывать мелкий дождик. Ветер встречный, и капли больно бьют по лицу, так что мне приходится прикрыть глаза и нос ладонью. Как назло, в эту неподходящую минуту, когда у меня так мало свободных рук, в моей сумочке вибрирует телефон. Звонит Давид.

«Ксения, ты, случайно, не видела моё теплое одеяльце? – спрашивает брат недовольно. – Я весь дом перевернул».

Вообще-то, на плохую память он никогда не жаловался, но алкоголь исправно делает своё дело, и только благодаря ему Давид не может припомнить подробности нашего субботнего вечера.

«Я положила его в комод в маленькой комнате, в которой спала».

«В комод? Зачем?»

В трубке слышатся шаги и скрип открывающейся двери.

«Точно, он здесь. Ты его брала укрываться?»

Я смеюсь и говорю:

«Вот те и раз. Сам же накрыл меня ночью. Или ты так много выпил, что ничегошеньки не можешь вспомнить?»

«Накрывал? Я? – Давид будто некоторое время обдумывает такую возможность, но потом уверенно отрицает её. – Я к тебе в комнату не заходил. У меня нет такой привычки. Я заснул тогда на первом этаже и просыпался только затем, чтобы, пардон, посетить уборную, а на второй этаж и не думал подниматься».

Никита внимательно прислушивается к разговору, так, словно он его непосредственно касается, и это раздражает меня.

«Я бы и не вспомнил про одеяло, – продолжает тем временем Давид, если бы не здешний жуткий холод».

«Возвращайся в город».

«Ну уж нет, у меня осталась всего неделя отпуска, чтобы вдоволь настреляться и напиться горячего шоколада в полном одиночестве».

О том, что он может в любые выходные насладиться прелестями беззаботной загородной жизни, я предпочитаю не напоминать. Подумает ещё, что уговариваю его приехать потому, что он мне особенно нужен здесь. А это не так. Что за брат такой, которому для сестры жалко одного одеяльца? Мог хотя бы притвориться, что накрыл меня им, а теперь мне предстоит ломать голову над тем, кто же это сделал.

«Тогда не возвращайся», – говорю обиженным, даже в большей степени, чем есть на самом деле, тоном, после чего вещаю трубку.

В том, что касается отдыха, мы с братом совсем не сходимся. И дело не в том, что мне не нравится проводить время в домике у Волги. Конечно, это здорово, особенно летом в жару, когда больше ничем заниматься и не хочется, кроме как лежать в прохладной воде и думать о чем-то далеком. Однако все свои отпуска я провожу как можно дальше от нашего города с его однообразными многоэтажками и старыми домами с неприглядными фасадами. Я не знаю здесь ни одного места, где можно было просто отдохнуть душой, где взгляду было бы, за что зацепиться.

Наверное, это не слишком вежливо, но, пока мы идем Никитой по выложенной не так давно плитке, я размышляю над тем, где бы хотела оказаться сейчас.

Если я полагала, что свидание прошло неудовлетворительно, то, видимо, Никита большего и не ожидал. Иначе, каким образом можно объяснить появление на моем столе букета белых роз с запиской: «Надеюсь, наши ужины станут новой традицией»? В свою очередь, я искренне рассчитываю, что подобное больше никогда не повторится. Более того, я почти уверена, что ни за какие деньги больше с Никитой вне завода не встречусь. Может быть, в другой раз я бы пребывала в более поднятой настроении, и он смог бы сделать наше совместное пребывание чуть менее невыносимым, но меня не привлекает и такая перспектива. Сегодня ночью мне приснилось, что Никита собирается меня поцеловать, и я проснулась в три двадцать семь, за полтора часа до звонка будильника, из-за приступа непреходящей тошноты, которая, кстати говоря, до сих пор меня мучает. При таком раскладе не вижу смысла тратить и его, и своё время на бесполезное времяпрепровождение.

Стоит ли говорить, что цветам я не обрадовалась, и даже решила пропустить утренний кофе, и теперь вот подписываю гору паспортов. Инга сразу печатает для меня их около тысячи. Их поток огромен. Мне кажется, большая часть уходит на всякие исправления и прочее. В отправляемом потребителю паспорте не допускается никаких замазываний и зачеркиваний.

«Сейчас ещё десять – и всё», – думаю я, намереваясь отнести эту небольшую по меркам Инги, но давшуюся мне таким трудом стопку Фарберу или кому-нибудь из его замов.

Но тут дверь тихонько открывается, и в моем кабинете оказывается голова Владлена. Да, если быть точной, только его голова пересекает порог моего кабинета, в то время как остальные части тела дожидаются снаружи.

«Привет», – говорит Владлен, и лицо его озаряет улыбка, как будто служащая мне напоминанием того, чем именно он мне нравился, и даже нравится сейчас.

Не отвечаю. Мы несколько дней не здоровались, зачем начинать теперь?

«Смотрю, у тебя появился поклонник».

«А ты думал, – не выдерживаю, – что я настолько страшненькая, что никто больше на меня не позариться?»

«Никогда я так не думал», – отвечает Владлен очень серьезно, и мне не остается ничего другого, как сменить гнев если не на милость, то на терпимость точно.

Только теперь он целиком переносится в мой кабинет. Я подписала все паспорта, которые планировала, но продолжаю подписывать дальше, потому что, если честно, очень хочу услышать, что скажет Владлен, и узнать, зачем он пришел. Но он не торопиться с объяснениями, и мне приходится сообщить:

«У меня много работы, и оперативка через двадцать минут. Говори, зачем пришел, или, будь добр, возвращайся к станкам».

Намеренно говорю с ним начальственным тоном, как будто, пытаясь расширить пропасть между нами. И это странно, ведь ещё недавно я готова была сделать всё возможное, чтобы помириться.

«Ты сегодня пропустила кофе, – говорит Владлен, – обычно я вижу, как ты идешь в лабораторию. Помнишь, как мы раньше пили чай в обед?»

Да, я помню. Мы тогда ещё не встречались, и Владлен каждый день покупал шоколадку, которую мы делили на двоих. Будучи не особенной любительницей сладкого, я все же никогда не отказывалась от угощения, потому что мне была приятна забота и расположение человека, которого всегда считала более умным, добрым, светлым, чем остальные мои знакомые.

Наши чаепития тоже часто заканчивались крупным спором. Иногда мы за эти пятнадцать минут приходили к общему знаменателю, но порой я выходила из себя. Как я говорила, споры я не выношу. Владлен в той же степени, что и Никита, относится к числу людей, с которыми мне обычно просто не хочется соглашаться.

Должна признать, я вообще со многими людьми бываю столь же упряма, но если кто-то соглашается со мной, то, как у Оскара Уайльда в пьесе, «чувствую, что сказал какую-то чушь». Пожалуй, в этом моя главная проблема – в вечном желании противоречить. В конечном счете, я действительно не разделяю большую часть взглядов Владлена и Никиты, так что не стоит думать, что я не в себе.