Александр Самойленко - Смеющийся горемыка. Остросюжетный социально-психологический роман

Надо было как-то умыться. Доля открыл дверь на кухню, подошел к умывальнику и набрал в ладони ледяной воды. Собравшись с духом, плеснул ее в лицо, и в это время заскрежетала кровать, послышалось шарканье тапочек и появилась хозяйка. Из ее комнаты пошло на кухню приятное тепло.

– Марь Иванна, вы бы печку затопили, а? Холод ведь невозможный. Уснуть не могу, – пожаловался Доля.

Бабка зевнула, привычно перекрестив открытый рот.

– Ох-хо-хо, – простонала она протяжно. – Горе с дровами-то. Ить до весны не хватит. Зимы ноне еще не бывало. Неужто у тебя холодно?

Доля сжал зубы, и от греха подальше молча ушел в комнату. Но обида все-таки вырвалась у него наружу, и он выкрикнул:

– Когда буржуйку натопишь, легко потом в тепле думается, что и другим тоже должно быть также приятно живется.

Бабка что-то пробурчала в ответ. Точно слов ее Доля не разобрал. Однако примерно понял, что она предлагает ему убраться, если что-то его не устраивает.

– Хорошо. Я так и поступлю, – сказал он себе. – Не терпеть же без конца этот холод.

Согрев кипятильником в кружке воду, Доля заварил чай, и торопливо глотая, выпил его горячим, обжигая глотку, даже не обратив на это внимание.

До зоны, кажется, рукой подать. Она перед Долей вся как на ладони под горой, всего в нескольких сотнях метров, опоясанная по периметру множеством электрических огоньков. Узкая тропка, протоптанная в снегу по крутому склону, вела прямо к КПП. Доля, чтобы не заморозить ноги в осенних ботинках, пошел быстро, часто срываясь на бег. На середине горы вдруг поскользнулся и, не удержавшись, кубарем покатился вниз. Проделав глубокую борозду, длиной не в один десяток метров, он, зарылся с головой в снег и проклиная все на свете, в особенности свою не складывающуюся судьбу, оставался лежать так, не в силах от боли в спине подняться. Скоро дикой болью дали о себе знать и околевшие ступни. Страх лишиться ног заставил Долю думать о спасении и, превозмогая боль, он начал вставать. Сначала на колени, а уже с них тяжело поднялся во весь рост. За пазуху и в рукава набилось полно снега, и Доля меланхолично принялся его вытряхивать.

– Кажется пронесло. Кости целы, а то не встать бы, – подумалось ему.

Дул пронзительный ветер. У него замерзла голова и особенно уши. Дотронувшись до них, Доля обнаружил, что нет на голове шапки. Пошарил глазами около себя и не найдя ее, отправился обратно в гору. К счастью, он почти сразу нашел шапку в метрах пяти в борозде и, нахлобучив ее поглубже, теперь уже осторожно продолжил путь на работу.

КПП долго не открывали. Полусонный солдат, впустив Долю, еще какое-то время подержал его в проходной, он никак не мог взять в толк, что мастеру делать в такую рань на производстве. Наконец, смилостивившись, открыл решетчатую дверь и Доля, насколько хватало сил, припустил в цех.

На участке сборки велоколес рано никого не ждали. Зеки спокойно дремали, сидя за столами, а в кабинете мастеров Доля увидел следы ночного пира. Мастер Журавлев ужасно громко храпел в углу на стуле и, судя по количеству стаканов и другой нехитрой посуды, пил он ночью не один. Кое-как растормошив его, Доля убежал по лестнице вниз к бригадирам. У них хорошо грела труба парового отопления, ион надеялся быстро там отогреться…

– Менты! – неожиданно раздался предупреждающий вопль.

Доля, не раздумывая кинулся обратно вверх. Журавлев, видно сразу же после его ухода опять заснул.

– Слава, убери бардак со стола! – крикнул он ему в ухо. – Прапора идут в цех.

При слове «прапора», Журавлев вскочил как ужаленный, и быстро покидав все без разбора в урну, спрятал ее в шкафу.

– Где прапора? – спросил затем он, протирая грязным полотенцем глаза. – Я не видел. Кто-то из зеков крикнул.

– Может, кому показалось спросонья, – с надеждой проговорил Журавлев и заискивающе взглянул на Долю. – Ты, Саша, ничего не видел, ладно?

Доля раздраженно пожал плечами.

– Если б я хотел тебе устроить подлость, то не сказал бы про прапоров.

– Да. Это так, – согласился Журавлев.

Он заторопился, чтобы встретить прапорщиков подальше от кабинета и вышел вслед за Долей. Двое человек в форме, как раз в это время поднялись с улицы в цех.

Уже полчаса Доля грелся возле батареи, часто обжигая то руки, то босые ноги, а окончательно согреться все не мог. Неожиданно сзади к нему бесшумно подошел бригадир Ральников и поставил пару поношенных серых валенок.

– На, Александр Васильевич, носи на здоровье, не мучайся. Ваши кожаные щегольские ботинки больше годятся для Бродвея или какой-нибудь южной стороны, но не для нашей уральской зимы.

Доля оглянулся и с благодарностью посмотрел на осужденного. И хотя этого делать было нельзя, мысленно сразу согласился с ним и молча принял ценный и даже спасительный для себя подарок.

– Игорь, прапорщики приходили в цех, ушли? – спросил он Ральникова. – Ушли. Они сегодня всю ночь по промзоне шастают, окаянные. ЧП у нас тут произошло небольшое, зек один повесился.

Доля смолчал. Это известие его не заинтересовало. Ральников, тем временем, раскрыл какой-то толстый журнал и начал вписывать туда цифры, очевидно, готовясь к сдаче смены. Но вскоре он оторвался от дела и уточнил.

– Висельник из наших бугров. Задорожный. Фамилию такую может слыхали?

Долю словно дернуло током, но не подав виду, что фамилия его заинтриговала, он равнодушно ответил:

– Вроде бы знаю. Пухленький такой, чернявый, на складе бригадиром работал?

– Он, он, – подтвердил Ральников и замолчал, снова сосредоточившись на журнале.

У Доли ясно воспроизвелся в памяти короткий текст того письма, некогда увиденного им в каморке у бугра Задорожного, в день своего первого выхода на работу мастером и следующая мысль, которая пришла ему в голову, была о том, что про письмо кто-то все же пронюхал, и парня попросту до виселицы, как говорится, довели.

– Спишут, – бросил Ральников и, отодвинув от себя журнал, ударился в размышления.

– Александр Васильевич, я вот что по этому случаю думаю. Задорожный из поваров к нам в цех пришел. Ну, а если сравнить, где житуха сытнее, так у котла наверняка лучше, чем бугром на производстве. Что у нас, к примеру, можно «толкнуть» на сторону? Да по большому счету ни хрена. Ежели только, когда прижмет, велосипедную камеру вольным отдать за пачку чая. А у поваров, что и говорить, совсем другое дело. Там всегда будешь сыт, корешей подогреешь, и еще на продажу останется. Водочку, к примеру, можно на кусок мяса обменять и опять же дурью разжиться есть на что по-любому…

Тут Ралышков сделал паузу. Налил из литровой банки в закоптелую эмалированную кружку остывшего чая и залпом выпил. Доля с самого начала догадывался, чем закончится его монолог, и ждал, когда об этом Ральников скажет сам.