Ана Марси - В поисках чувств

Меня зовут Ана Марси. Я родилась и выросла в далекой заокеанской стране. В той стране, где до сих пор еще чтутся языческие обряды, девушки ходят в венках из полевых цветов, а луна отражается молочным светом в реке, где живут самые красивые женщины на свете. Они верят в Бога и народную мудрость. Собирают по осени настоящие грибы в лесу, а летом – сладкие ароматные ягоды. Я провела все свое детство, дыша ветрами свободы и качаясь на качелях, подвешенных к огромному дубу. Я прибегала домой только для того, чтобы схватить ломоть душистого хлеба, запить его молоком – и назад, в природу! Видимо, по этой причине у меня длиннющие ноги, светлые длинные волосы и весьма тормознутый характер. Созерцательный, скажем. До тех пор, пока меня не доведут.

Я всегда была неисправимой эгоцентристкой. К тридцати пяти годам пришла к выводу, что это не лечится. Я вижу реальность и воссоздаю ее в своих, только мне ведомых мирах, совершенно искренне считая, что планета вращается благодаря усилиям моих, и только моих, женственных и мускулистых ног.

Я переезжала с места на место десятки раз, возя за собой маленькую тряпичную куклу Шарлотт, которую купила лет двадцать назад где-то на Ньюбери-стрит в Бостоне. В ту пору я была юной и безмятежной. Я шла по этой знаменитой улочке и вдруг увидела девушку. Уличную певицу. Она пела, и ее голос – чистый, как родник в лесу, растекался по улице. Сквозь полуприкрытые ресницы струился дивный свет ее еврейско-ирландских очей. Это не глаза – это очи – глубокие, огромные, светлые и странно как-то смотрящие внутрь себя. Я остановилась возле нее и не смогла уйти.

Она – не талантлива. Ее музыка – однодневка, завтра бабочкой улетит, и никто больше не вспомнит, но как же она лихо вписалась в тот день!

Тот день был ясным. Вокруг было солнце. Я шла и жадно ловила запахи, звуки, песни, музыку, все то, что накапливалось в моем сердце, как в огромном саквояже, все то, что потом можно долго хранить внутри и умиляться.

Такая улочка есть далеко не в каждом городе. Улочка, которая никогда и ни за что не расстанется со своим лицом. Толпы туристов. Уютные дорогие магазины, рестораны на любой вкус и эти поющие, орущие и танцующие трубадуры. Я ныряю в нее, в эту улочку, я дышу ею и не могу надышаться. Мне кажется, я опять в Европе, где-нибудь в маленьком немецком городке, на крышах флюгеры-петушки, в окнах – вазоны с петуньей… Странное слово петунья – похоже на имя престарелой доброй тетушки с пирожками в корзинке.

А она все пела. Я летела вместе с ней в мир её фантазий и глубоко погружалась в эти сладкие волны.

Улочка сверкала и искрилась солнцем, воздухом, летом и разноцветными людьми.

Микаэль – то ли итальянец, то ли румын, то ли, как почти все здесь – еврей. Вот уже пятнадцать лет, страшно подумать, он держит на этой улочке волшебный магазинчик, где все вокруг говорит только об одной личности. Личности, которая покорила мир и мое сердце давным-давно. Это Алиса. Да-да, Алиса из той самой страны Чудес, где для того, чтобы пройти сквозь дверцу, тебе нужно съесть пирожок, а если ошибешься, то станешь длинной и несуразной, как подзорная труба. Я пришла туда и осталась. В каждом из нас живет сказка. Не говорите мне, что это не так. Как бы мы ни пытались строить из себя взрослых людей, внутри каждого из нас сидит ребенок. Он стучится наружу крохотными кулачками и просит: ’’Выпусти меня, я здесь, я всегда с тобой…”

Мы хмурим брови и идем дальше, играть во взрослые игры. Микаэль подарил мне сказку. Я купила себе Дневник, чтобы записывать свои девчоночьи мечты, а еще – волшебное снадобье, которым феи лечат больных зверей. И мою вечную попутчицу – куколку Шарлотт. Вот с этих самых пор она повсюду путешествует со мной. На прощанье он подарил мне открытку с изображением кроличьей норы. Я вышла оттуда под звуки странной кружевной музыки и сразу же решила отвести сюда свою сестру. Уж она-то потешится, глядя на все это великолепие. Моя сестра – большая выдумщица и фантазерка, и я прямо так и вижу, как она будет пытаться откусить кусочек пирога, чтобы войти в ту дверку, для которой Микаэль обещал мне в следующий раз подарить ключик.

Так вот, кукла Шарлотт в высоту не достигала и десяти сантиметров, а посему прекрасно уживалась в огромной косметичке, рядом с помадами, пудрой и стареньким зеркалом, когда-то подаренным мамой.

До сих пор, где-то в глубине моей души, таится мысль о том, что, может быть, когда-нибудь я обрету стабильность, осяду где-нибудь в уютном, желательно светлом и чистом доме, с огромным окном на потолке моей спальни, где смогу методично и детально описать мою странную, богатую образами и событиями жизнь.

Такими мечтами об оседлости я давала себе право и дальше откладывать написание моего романа. Оправдывать себя и свою лень постоянной занятостью непонятно чем: то новой работой, то новыми отношениями, то неподходящим положением планет. Вопрос с оседлостью я пыталась всегда решать самым простым для любой женщины методом, нисколько не будучи в этом оригинальной – замужеством.

Эта схема работала ровно на несколько лет, в течение которых я очень старательно вкладывала свою энергию, силы, знания в создание нашего общего мира… Увы, схема эта через какое-то время медленно угасала, и я оставалась совершенно опустошенной, измотанной эмоционально и, как ни странно, с новыми надеждами на следующую, уж точно счастливую встречу. И так повторялось из года в год, как по заколдованному кругу, пока…

Анабас смотрит мне между бровей своими серо-голубыми стальными глазами. Правда, сейчас у него внутри слегка потеплело. Он оттаял при виде моей блаженной улыбки, настигшей его прямо у порога дома, где мы живем. Он неуклюже гладит меня по волосам и бубнит: