Александр Гусаров - Челноки. Роман

– Да разве только из-за этого. Ты что же думаешь, если ты замужем за своим Виталиком то и все рвутся, – обиженно и даже резковато ответила Настя.

– Но ведь тебе уже…? – остановила на ней вопросительный взгляд студентка.

– Мне двадцать два. И что с того? – отозвалась она.

– Ничего, такого, – поджала в свою очередь губы собеседница, и как бы невзначай тихо проговорила: «Я думала тебе куда больше».

Настю возмутило последнее замечание, будто тупым ножом полоснувшее по нежному девическому самолюбию, но она нашла в себе силы в ответ промолчать.

На этом начавшийся обмен мнениями между несостоявшимися подругами закончился. Девушки разошлись так и не испытав всей прелести женской дружбы.

Когда Настя рассказала Валентине Прокофьевне о знакомстве с молодым человеком, та тут же засыпала её вопросами:

– Одет как? Ты обратила внимание? Может гол, как сокол?

– Да ты что, мама. У Олега таких друзей быть не может. Одет хорошо.

– По разговору определила: что из себя представляет? Не проходимец ли?

– Да нормальный парень, скромный такой. Держится с достоинством. Кажется, на год или может на два постарше меня.

– Агроном у тебя был старше на восемь лет. Толку-то, до сих пор носу не кажить, – сказала, как отрезала Валентина Прокофьевна.

– Мама, это всё в прошлом, – посерьёзнела Настя. – Так сложились обстоятельства: он здесь не причём.

– О, это… как жа… Интересно, а кто причём?! – возмутилась мать.

– Тема закрыта, – строго и даже как-то отчуждённо, ответила Анастасия. Стало заметно, что выражение её лица изменилось, словно нахмурившийся денёк, когда из-за спрятавшегося за тучу солнца, на людей вдруг повеяло холодком. Она ушла в себя, отгораживаясь от внешнего мира, будто черепашьим непробиваемым панцирем.

Заметив перемену в настроении Насти, Валентина Прокофьевна уже совсем тихо попросила. – Ну, хоть этому позвони. О будущем надо начать беспокоиться. Пусть будет, хотя плохонький плетень, а всё за ним потише. Я-то вот разошлась, а теперь жалею. Всё за него переживаю и за твоё будущее беспокоюсь.

– А я что, не беспокоюсь?

– Что-то незаметно, – снова воспрянула духом Валентина Прокофьевна.

– Да разве от меня что-нибудь зависит?

– Зависит и от тебя. Под лежачий камень вода не текёт. Они мужики-то, как телки: надо токо веревку накинуть, а уж потом в стойло его, в стойло, – она сделала характерное движение руками, показывая, как с усилием тянет на себя веревку.

Они одновременно рассмеялись.

Настя сквозь смех сказала:

– Какого заведёшь в стойло, потом сама не обрадуешься. Вот нашего папку возьми….

Мать рассудительно заметила:

– И это бывает. С одной стороны мне его жалко, а с другой бывало как напьёться, да давай куролесить. Ой, не приведи …те… Господи… – она перекрестилась. – О твоём отце вообще отдельный разговор. На него где сядешь, там и слезешь. На вино и на баб был слабый. Сам бывалочи говорил: «С утра выпил и весь день свободен». А сейчас-то стал: без слёз не взглянешь – без смеха не отойдёшь. Нам такой муженёк не нужон.

– Подкаблучник попадётся – лучше что ли?

– Тожа не дело, – Валентина Прокофьевна тяжело вздохнула. – Что и говорить: жизнь прожить – не поле перейти.

Воскресным утром Настя решила позвонить Сергею. Она ни словечком не обмолвилась о латыни. Спросила как у него дела, посетовала, что одной ей скучно, что делать сегодня совсем нечего….

После небольшой паузы он сам предложил:

– Настя, а может быть, встретимся? – как ей показалось, вопрос прозвучал уж чересчур робко, по-детски. Дальше он принялся зачем-то оправдываться. – Я вам заодно объясню насчет моих якобы больших познаний в области латинского языка и литературы.

Его прямые и откровенные слова заронили сомнение не столько в его решительности, сколько в умении утверждаться, способности в будущем отвечать не только за себя, но и за неё тоже. Очень уж он о себе рассуждал откровенно. Будучи таким откровенным много ли добьешься в жизни? Хотя, конечно, она и сама совсем недавно была как раскрытая книга. Но когда это было?

Артподготовку к предстоящему свиданию Настя развернула с пяти вечера. Тщательно выгладила каждую складочку на платье, протёрла туфли, приготовила новые колготки. Вымыла голову, просушила феном волосы и занялась прической.

Как новогодняя ёлочка, нарядная и блестящая она стала перед зеркалом в открытой створке шифоньера и начала поворачиваться из стороны в сторону, доводя незначительными штрихами свой вид до совершенства.

Чтобы хорошо выглядеть, требуется немало мудрости: что-то надо скрыть, что-то подчеркнуть – особенно достоинства, при этом важно не переусердствовать, как при готовке съедобного блюда не пересолить и не переперчить. Надо сделать всё возможное для того, чтобы было легче увлекать, соблазнять, и в конечном итоге самой получать удовольствие. О, тут ума надо не меньше, чем руководить большим предприятием или командовать воинской частью или тот же роман написать, а то и государством поруководить, конечно, со своей женской спецификой.

Перед выходом из дома на неё смотрели крупные выразительные глаза симпатичной улыбавшейся девушки. Длинные ресницы, тонкие чёрные брови, соблазнительный излом губ….

Из кухни выглянула мать:

– Хороша!

– Да вроде ничего, – самокритично согласилась Настя.

Как и полагалась девушке для первого свидания на условленном месте она появилась, опоздав на пятнадцать минут. Сергей поджидал, прохаживаясь по аллее парка, возле скамеечки, где они встретились в первый раз.

Настя издали, как следует, ещё раз внимательно оглядела его. На нём были те же самые вещи, что и при первой встрече. Невольно в памяти всколыхнулись мутным водоворотом недоброжелательные слова мамы: «Может гол, как сокол?». Промелькнула мысль: «Ой, а вдруг и вправду ему надеть больше нечего, – но она тут же отогнала её прочь, – лезет после дурацких вопросов всякая чепуха в голову».

Они поприветствовали друг друга. Настя, заметив смущение Сергея, улыбнулась и решила взять инициативу в свои руки:

– Какова будет наша программа на сегодняшний вечер?

Он немного замялся и вымолвил:

– Может быть, пока просто пройдемся?

Она смело взяла его под руку, и они свернули с центральной аллеи на идеально выметенную пешеходную дорожку, прошли мимо круглых больших клумб в самой поре цветенья. Мимо скамеек с высокими ярко-зелеными спинками. Вдоль металлической ограды окружавшей парк из-за стволов крупных деревьев и разросшихся кустов, оживляя затененные уголки, белели копии известных произведений искусства. На пути встречались то скульптура безрукой женщины, то мужчина, присевший с диском, будто целившийся в них из-за кустов, то гипсовый юноша, без трусов и без майки, но в лёгкой накидке, то писающий мальчик на невысоком постаменте.