Николай Таратухин - С гитарой по жизни. Воспоминания

– Солдатики. Почему вы не приходите к нам? Мы вас ожидаем!

– Нас не пускают…

– Так сделайте плот и плывите к нам!

Как нам в голову самим не пришло самим такое решение проблемы? Видимо, все же женский ум острее работает в критических ситуациях. В Нижнеудинске тогда был большой дефицит мужчин. Он образовался потому, что эти женщины были заключенными женских исправительных колоний и находились на свободном поселении, работая на фабрике по изготовлению органического стекла. Свои тюремные сроки они получили, в основном, за экономические преступления: мелкие хищения, спекуляцию и другие проступки.

Соорудили мы плот, благо сушняка вокруг было достаточно, достали канатов для перегона плота туда и обратно. После вечерней поверки в лагере оставались только дежурные, больные и мусульмане.

Было начало августа. Вечерняя поверка в нашем сборном пункте заканчивалась в 22 часа, когда сумерки уже полностью сгущались над Удой. Небольшими группами отчаянные донжуаны устремлялись к прибрежным кустарникам, где спрятан был плот. Он выдерживал до пяти человек. Один канат был прикреплен к дереву на противоположном берегу, другой с большим запасом – на этом. В течение получаса все желающие оказывались на другом берегу. А там их уже поджидали. Истосковавшиеся по мужской ласке, многие из этих женщин не отличались каким-то целомудрием и эти три недели нашего присутствия для них были просто праздником. По вечерам они подходили к нашей «паромной» переправе и встречали своих избранников. А далее в прямом, а не в переносном смысле, срабатывало известное церковное изречение: «Если Господь закрывает дверь – он обязательно где-то открывает окно»! В огромное здание женского общежития через парадный подъезд проникнуть никак было нельзя, но с его тыльной стороны на первом этаже окна были заманчиво открыты, а наша переправа через неширокую Уду работала бесперебойно всю ночь.

Я был самым активным участником хождения в самоволку, тем более, что опыта мне не занимать. Так получилось, что я со своими новыми друзьями в первый же вечер попал на танцевальный вечер в городском парке. Там на танцплощадке я познакомился с молоденькой сибирячкой, ученицей 9-го класса. Она была вполне оформившейся девушкой, блондинкой с широкими бровями и длинными ресницами. Толстая коса свисала на плечи. Никакой косметики на лице с легким румянцем на щеках. Возникла любовь с первого взгляда в самом лучшем смысле, без каких-либо близких отношений. Хотя, они могли возникнуть. Целоваться начинали сразу у ее дома. Где-то дней через десять, когда мы забрались на сеновал в ее дворе и продолжили поцелуи, она вдруг в полусознательном состоянии зашептала мне: «Коля, возьми меня, ты будешь первым моим мужчиной…»

Как-будто кипятком ошпарили меня ее слова. Я не стал этого делать, потому что не был уверен, вернусь ли сюда, в этот северный, неуютный город, а портить дальнейшую жизнь такой ласковой, и самое главное, несовершеннолетней девочке – не посмел. Ей семнадцать лет исполнялось только в ноябре. А это мог быть суд и тюрьма.

– Ты меня не хочешь, потому, что не полюбил? – спросила она, когда мы спустились вниз с сеновала.

– Именно потому, что полюбил. Я старше тебя на пять лет и не хочу пользоваться твоей глупостью. А вдруг беременность? Ты еще школу не окончила…

Это ее несколько успокоило. Она стала меня целовать и говорить разные милые слова. Вот тут я понял разницу поцелуев Тамары и моей Веры. Познакомила она меня со своими родителями, которые пригласили после демобилизации к себе. Переписывались почти целый год, и вот теперь все рушилось! Пришлось наступить на горло своей песне. Родственные связи оказались сильнее любви, да и знали мы друг друга с нею всего каких-то три недели. Обратный путь у меня намечался теперь совсем другим.

Когда я смотрел фильм Эльдара Рязанова «О бедном гусаре замолвите слово», а видел я его несколько раз, то вспоминал наш уход из Нижнеудинска к месту назначения. Построили нас, и пошли мы на вокзал. Стоило нам перейти мост, как к нам бросилась толпа девушек. Обнимания, слезы, наша колонна смешалась, и мы уже без всякого строевого шага шли к вокзалу. Моя Вера тоже пришла. И… «Застучали по рельсам колеса, ты рукой мне махнула с откоса…».

Надо сказать, когда мы возвращались уже демобилизованными, около двадцати человек вернулись в Нижнеудинск к своим, возможно, будущим женам, а может быть, посмотреть на своих уже родившихся детей. И когда они это успели? Хотя, как говорится, дурное дело не хитрое. А было ли это дело дурным?..

И вот, сидя в вагоне поезда, следовавшего в Краснодар, я очень переживал. На душе у меня было погано. Я вспоминал свою Веру. В холодные полярные ночи она часто мне снилась и все свои мечты я связывал с нею. Её фотографию повесил у изголовья кровати. Когда на улице мела пурга и ветер «гудел в проводах», я подолгу любовался нежным девичьим лицом и считал дни, оставшиеся до нашей встречи. Столько писал писем, обещал приехать – и вот сбежал. Хотя, кроме поцелуев между нами ничего не было, но это было первое сильное чувство, и помнить его я буду всю жизнь.

Быстрая смена климатических поясов на меня подействовала отрицательно. С температурой под сорок я сделал остановку в Сталинграде и обратился за медицинской помощью в привокзальный медпункт. Фельдшер кроме аспирина ничего предложить не смогла и посоветовала обратиться в любую городскую поликлинику. В поликлинике врач с большой неохотой меня выслушал и сказал, что у меня сухой плеврит и меня нужно срочно госпитализировать. Опять же, поскольку я военный, то обращаться нужно в госпиталь для военнослужащих. Но в госпитале меня не приняли, сказав, что я уже не военнослужащий, а демобилизованный. Круг замкнулся!

Прямой скорый поезд «Сталинград – Краснодар» привез меня в столицу Кубани. Зарегистрировав остановку, а билет у меня был выписан до Бахчисарая, стал наводить справки в адресном бюро. Жилье моих родственников оказалось недалеко от вокзала. Все вещи мои умещались в рюкзаке и я, взвалив его за плечи, двинулся пешком в неизвестность.

Стоит ли говорить, какую радость испытали мы при встрече. Мои двоюродные. братья с отцом снимали комнату у пожилой хозяйки. Одна комната на троих, а я, следовательно, стал четвертым. Увидев мое болезненное состояние, старший брат Владимир вызвал скорую и меня положили в городскую больницу. Пролечили меня в ней дней десять и выписали поправившимся и окрепшим. Я решил использовать билет и поехать в Бахчисарай.

Оказавшись в родных пенатах, я шел по центральной улице, где почти каждый камень брусчатой мостовой был мне знаком, и я полной грудью вдыхал сладкий «дым отечества». Дом наш стоял целым и невредимым, но в нем жили незнакомые мне люди. Выяснилось, что дом остался бесхозным и райисполком его «национализировав», передал в коммунальное хозяйство города. Новые хозяева его подремонтировали, настелили полы, да и снаружи он не выглядел развалюхой. Они с большим участием выслушали меня. Новость о том, что я хозяин и у меня есть на руках завещание матери их сильно огорчила. Но на ночлег меня пустили и покормили.