Лариса Миллер - Островок безопасности. Выпуск 3 серии «Стихи гуськом»

Я так долго была молодой,
Баба старенькой, мама бессмертной.
Жизнь так долго была милосердной,
Окружая воздушной средой
Всё привычное – дом и семью,
Весь рисунок под облаком пенным,
Что казался почти неизменным.
Вдруг взглянула – и не узнаю.
Вдруг хватилась – и нет никого.
Вдруг хватилась – и не досчиталась
Тех, с кем дивно когда-то леталось.
И бессмертных – ну ни одного.
Да и я… Разве та – это я? —
Как поэт вопрошал справедливо.
Что же делать? Наверно, «счастливо»
Пожелать им, всю горечь тая.
Пожелать и ушедшим и той,
Той себе, что жила здесь однажды,
Над ручьём умирая от жажды,
Наслаждаясь земной маетой.

С волшебным летом кончился роман,
Что очень жаль. Я всячески хотела
Его продолжить, потому что пела
Его душа. А я ведь меломан.
К тому же, и моя душа поёт,
Душа поёт и ждёт, чтоб подпевали
Или по крайней мере «ля» давали
Мне для настройки. Нынче «ля» даёт
Рассвет, хоть и поздней на три часа,
Чем летние цветные небеса.

Терпя безумные издержки,
Как можно выжить без поддержки
Непредсказуемых небес
Изменчивых? Как выжить без
Листвы – её орла и решки —
Без этих золотых монет,
Которые, сходя на нет
И собираясь приземлиться,
Всё продолжают золотиться
И посылать прощальный свет?

Ну а в конце концов мы станем
Хоть чьим-нибудь воспоминаньем.
Возможность эта есть всегда,
А, значит, мы не без следа
С земли уходим. Как приятно,
Что, хоть нельзя прийти обратно,
Но можно в чьей-то жить душе
Эскизом ли в карандаше,
Туманном и незавершённом,
Излишней чёткости лишённом,
Иль глянцевитым полотном,
Что в стиле выполнен одном,
Иль на картине светлой точкой,
Иль в голове застрявшей строчкой.

Вот протянуло лето ножки,
Вот лес сменил свои одёжки,
Снял изумрудный свой наряд.
Сегодня в воздухе парят
Лишь те, чьё время на исходе,
Кто на излёте, на свободе
И кто, не скованный ничем,
Не вопрошает: «Как? Зачем?
За что?», в своей имея торбе
Лишь смесь веселости и скорби —
Ту упоительную смесь,
Которой полон воздух весь.

И вдруг навалится, как глыба,
Тоска, что мне не по плечу.
И ведь не скажешь ей: «Спасибо,
Спасибо, больше не хочу.
Спасибо, мне уже хватило
Тебя. Не засти, уходи.
Мне очень надо, чтоб светило
Хотя бы что-то впереди».

Гармония есть, но она где-то там,
А хаос – он ходит за мной по пятам
И путает карты с великим азартом,
Как неслух шкодливый, что ходит по партам,
Желая сорвать надоевший урок.
И выставить хаос нельзя за порог.
И, чтобы призвать его как-то к порядку
И чуть усмирить, я берусь за тетрадку
И буковки в строгом порядке пишу.
И, ежели хаос и не сокрушу,
То, может, заставлю присесть со мной рядом
И полюбоваться тем складом и ладом,
Который в стишке воцарился одном,
Когда целый мир перевёрнут вверх дном.

Иди, иди, пока идётся,
И ножками перебирай.
Пока твоя дорожка вьётся,
С тенями лёгкими играй.
Играй с лучами и тенями,
Что на твоём пути лежат.
Играй с огнём, верней, с огнями,
Что на ветру слегка дрожат.
Они слетят, увидишь дверцу
Меж оголившихся ветвей
И примешь близко-близко к сердцу
Летучий миг судьбы своей.

Летает в воздухе сыром
Листочек, набираясь влаги.
А ты води себе пером,
Пером весёлым по бумаге.

Лес, потерявши покрова,
Пустым останется и голым.
А ты печальные слова
Пиши пером своим весёлым.

Перо не может быть иным.
Оно умеет только в раже
Писать про горькие, как дым,
Потери, тяготы, пропажи.

Нашёлся или заблудился
Тот, кто на белый свет родился?
Он воспарил или пропал,
Когда на белый свет попал?
Его сверх меры одарили
Иль обобрали, одурили
И так запудрили мозги,
Что и не видит он ни зги:
При свете, как во тьме кромешной —
Ни зги не видит он, сердешный?

Всё перемелят жернова,
Всё перетрут, всё перемелят,
Включая дни, что нынче стелят
Осенних листьев покрова,
Что небывало хороши
И высочайшей ждут оценки,
И чьи тончайшие оттенки
Творил Всевышний от души,
Тем самым намекая нам,
Что мимолётности все эти,
Хоть и рискуют кончить в нетях,
Лишь светлым преданы тонам.
И, если тянет говорить
Про это всё, то лишь словами,
Которые умеют сами
Воспламеняться и парить.

Нет, нет, не надо сокрушаться,
Что дни осенние крошатся
На уйму охристых частиц,
На землю падающих ниц
Иль упадающих на спинку.
Нет, надо полюбить картинку,
И даже рвущуюся нить
Необходимо полюбить —
Нить, на которой всё держалось.
И, если даже сердце сжалось,
То ведь печальные сердца
Есть тоже замысел Творца.

Какой, однако, лёгкий слог
У жизни. Речь её струится,
И что-то вечно в ней таится
Такое, что она – манок,
Силок, в который я сама
Всегда готова попадаться,
Чтоб снова с небом повидаться,
Вновь оказаться без ума
От прихотливых виражей
Листвы летящей жарких клёнов,
От разных здешних закидонов,
Причуд, фантазий, миражей.

А счастье боялось меня, как огня,
Боялось оно молодую меня.
Оно мне, как звёздочка, всюду мигало,
Но что-то во мне его страшно пугало.
Наверно, пугал мой тогдашний минор,
Унылый мой вид и печальный мой взор.
И вместо того, чтобы сделать мне взбучку,
Оно, огорчённое, скрылось за тучку.
Но я постарела и стала умней,
И стало мне жаль тех безрадостных дней,
И я попросила: «Вернись, если можно»,
И счастье, – сначала весьма осторожно, —
А после смелее ко мне подошло,
И наше свиданье прекрасно прошло.
И с этой поры я души в нём не чаю,
И, коль временами его огорчаю,
То через минуту прощенья прошу
И, чтоб не серчало, в объятьях душу.

Когда я слышу слово «старость»,
Впадаю в бешеную ярость.
Ну кто придумал эту чушь
Для юных и бессмертных душ?
Ведь души непременно юны,
У них всегда одни кануны,
И сроду не было и нет
У юных душ преклонных лет.
И оскорбительно для слуха
Звучат слова «старик, старуха».
И, объявляя им протест,
На слове «старость» ставя крест,
Ей запрещаю рядом шаркать
И у меня над ухом каркать.