Андрей Латыголец - «Годзилла». Или 368 потерянных дней

Первую половину пути в маршрутке царило обеспокоенное молчание. Чуть позже ребята с первых сидений начали знакомиться и шутить друг с другом, что, дескать, попали в кабалу государства, а платы за это ноль. Я не спешил заводить первые знакомства с товарищами по несчастью, ибо был уверен, что пути наши вскоре разойдутся.

Районный военкомат был ограждён забором, окрашенным в розово-салатовы цвет, придавая этому пятиэтажному строению непринуждённо миролюбивый вид. Никакого милитаризма там и в помине не было. Нас высадили у входа в здание всеобщего ожидания, завели внутрь, где уже собралось приличное количество лысых юнцов, и усадили на скамейки. Всё напоминало зал ожидания на вокзале. В помещении, в самом его начале, повесили большой проектор, по которому крутили патриотические военные фильмы производства «Беларусьфильм». Пацаны почти разом набросились на ссобойки, оставленные им родителями. Мама тоже положила мне в сумку несколько бутербродов и пачку сока. Я сделал несколько глотков живительной влаги и взглядом окинул всю обстановку. Призывники уже успели раззнакомиться и сформировать шумные компании, оживлённо обсуждая, как они отметили проводы. Около меня сидел полусонный и полупьяный гопник, пытаясь набрать в телефоне номер и, едва уловимо, мычал себе что-то под нос. Я решил остаться в гордом одиночестве.

Через час к нам зашли три военных и сказали следовать за ними в корпус военкомата. Опять начались изнурительные хождения по врачам. Благо в коридорах районного военкомата всё было учтено и нам не пришлось бегать по этажам из кабинета в кабинет, а раздевшись до трусов и, выстроившись в одну длинную шеренгу, мы заходили по очереди из двери в дверь. Врачи, вальяжно рассевшись за широкими столами, торопливо осматривали будущих защитников и ставили окончательный красный штамп в наши личные дела.

За последним столом сидела небольшая комиссия из двух врачей и розовощёкого полковника, они перелистали моё дело и довольный полкан бойко спросил:

– Ну что, сынок, готов служить?

– Знаете, – ответил ему я, – есть такая древняя китайская пословица, что из хорошего железа гвоздей не делают, а посему – хороший человек не должен служить в армии, в моём же случае, я лишь пытаюсь на время глобального экономического кризиса отсидеться в рядах вооружённых сил и переждать там всю эту неврастеническую суматоху.

Полковник в раз побагровел и как рыба задёргал сальными губами. Врачи оказались в замешательстве.

– Свободен! – пренебрежительно швырнув мне в руки личное дело, только и смог сказать раздосадованный орденоносец.

Одевшись, я вышел на улицу, где уже столпилась масса телевизионщиков. Микрофоны БТ, ОНТ И СТВ манили смелых ораторов высказаться по данному поводу. Я попытался незаметно проскользнуть мимо рядов навязчивых папарацци. Однако путь мне преградила камера и курносый парень с микрофоном ОНТ, едва не тыча его мне в рот, попросил сказать пару слов для вечернего выпуска новостей.

– Ну што ж, – скорчил я тупую гримасу, – лична я счытаю, што каждый нармальный парэнь в нашэй стране должэн атслужить у армии, патаму што войска делае с рэбят мужчынаў и ваабшчэ закаляет у их баявы дух и прочую снароўку.

Вряд-ли эти кадры попали в эфир, но, признаться, мне хватило смущённого выражения оэнтэшника и возглас оператора: «Стоп, снято!»

Не успел я перекурить, как военные усачи (странно, почему практически все полковники усатые?) скомандовали строиться для торжественно марша. Нас снова поставили в строй на внутреннем плацу военкомата. На трибуну взошла разношёрстная военщина и врачи, телевизионщики включили камеры. На трибуну поднялся батюшка, прибыл ветеран ВОВ, весь в орденах и парочка активистов из БРСМ. Звучали прогрессивные речи о необходимости служить, о боеспособности белорусской армии в любую минуту противостоять империалистам из США. Впрочем, несли совершенно невменяемые и никому не интересные вещи. Ветеран преподнёс очередную байку, святой отец окропил наши головы святой водой и я подумал, что не мешало бы им заканчивать с церемонией. Мои ноги, несмотря на середину ноября, продрогли до основания, покалывая острой болью в кончиках пальцев, а руки хотелось согреть под горячей струёй водой.

– Становись! Равняйсь! Смирно! – скомандовал грозный полкан. – На пра-во!

Известное дело, некоторые ребятушки растерялись и повернулись налево, кто-то вообще не расслышал команды и остался стоять на месте, но как только зазвучала марш «Прощание славянки», затупы опамятовались, подхватили ногу и с кличем: «Шагом – марш!», дружно зашагали по плацу.

После марша мы снова зашли в «зал ожидания», и около часа сидели в смиренном ожидании дальнейшего распределения по частям. Ближе к полудню начали приезжать «купцы». Они зачитывали с листиков фамилии и погружали своё пушечное мясо в автобусы. Наши «купцы» приехали к трём дня. Как не странно, за нами прибыл старлей Рыбцов, тот, что смахивал на шифрующегося гомика, мягким голосом зачитал наши фамилии, совсем немного, около семи человек. Впервые я увидел лица пацанов, с которыми мне представилась возможность месить сапогами землю. Среди них был Саня Шынковский и Илья Дорицкий. Все были робкими малыми, и в глазах каждого читалось полное недоумение и растерянность.

Нас посадили в славный «Маз» синего цвета и повезли на базу.

Автобус ещё долго петлял по городу, пока я не увидел это бетонное ограждение и барачные помещения за ним. Осознание, что в этой угрюмой местности, да ещё в родном городе пройдёт целый год моей жизни, совершенно не радовало. КПП встретил нас затаённым молчанием и наглый солдатик, открывая автобусу ворота с красной советской звездой по центру, сжимал и разжимал в направлении нас свой кулак.

Небо над частью повисло серой гнетущей массой и напоминало хлорный раствор. Моросил мелкий дождь. Хотелось заснуть и проснуться в своей комнате.

Рыбцов выскочил из автобуса около штаба и мы остались одни с водителем. Во мне родилось смятение. Часть оказалась небольшой, около двадцати метров от штаба находились казармы – два четырёхэтажных здания. По пути к ним я увидел вдоль бордюров горстку солдат, копающих лопатами ямки для посадки кустов и все они, завидя автобус, как сговорившись, стали демонстрировать нам жест кисти руки, который я увидел возле КПП. Они смеялись, как будто в автобусе везли цирк Шапито и их бледные, замученные лица зияли радостью. В ответ я показал кучке этих гопников свой средний палец.

У казарм нас встретил комбат роты охраны майор Рысюк, усатый щёголь в облегчённых берцах и старшина первой роты охраны прапорщик Девьянец, похожий на зэка. Нас вывели из автобуса и построили в шеренгу около входа в казарму. Перечислили наши фамилии, спросили у кого есть права водительской категории «В». Счастливчиками оказались трое и их сразу же повели во второй корпус, в котором размещался батальон ППУ (пункт перевоза устройств), на армейском сленге это звучало, как: «Пришёл, поработал – ушёл». Нас же, оставшихся, погнали в первый корпус, где размещались батальон охраны, автомобильный батальон и ремонтная рота.