Мария Бережная - Новая глава

Примерно через полгода, их дружбы, уже мало кто в школе смел назвать девочек, «пришибленными» или «заучками», как звали их раньше, до появления в этой школе Джонни. Во-первых, те, кто звал их так раньше, в этом году списывал у них же, а во-вторых, Джонни никогда не тратил в таких случаях время на пустые слова и объяснения, почему именно не стоит неправильно выражаться в сторону его друзей. И вообще, лучше в их сторону не смотреть.

Преподаватели же отметили еще одну особенность.

В школу всегда приходили либо все трое, либо ни одного.

Притом, мало кто знал, что делали они это, не сговариваясь, просто так складывались обстоятельства, или это было тем самым «непростым совпадением», которое можно было считать знаком, если бы мы умели заглядывать так далеко.

Если заболевала Кортес, то, каким-то образом именно в этот день Молли, еще не зная, что Кортес не придет, решала не идти в школу, а Джонни находил какие-то невероятно важные дела. И, наоборот, в любую сторону. Зато потом, когда они выясняли, что в этот день все трое прогуляли школу, это было еще одним отличным поводом для шуток.

Когда пришло время получать аттестаты, Джонни в тот день в школе не было. Классная руководитель, зная о дружбе девочек и Джонни, отдала его бумаги им и попросила занести к нему домой. В школе не хотели терпеть Джонни хотя бы на один день дольше, чем это положено по закону, и поэтому сделали все возможное, чтобы Джонни там больше не появлялся.

Единственный кто в этот день сильно волновался о своем ученике – это был тот самый преподаватель Физики с удивительными именем Марчин Степанович. Он подошел к «барышням» и предложил сходить с ним к Джонни. Как он потом сам рассказывал, Марчин Степанавич не понимал, что заставило его уйти с праздника и отправиться к своему ученику домой, как говорят «сердце было не на месте».

Молли и Кортес, знали, где же живет Джонни, потому что пару раз доводили не очень трезвого друга до его квартиры, когда, после очередной гулянки с друзьями Джонни не всегда доходил до класса, или наоборот – проходил мимо класса, куда-нибудь, например, в клумбу. Его дом был совсем недалеко от дома, где жила Кортес, и, прихватив бумаги и волнующегося преподавателя, который постоянно норовил перейти чуть ли не на бег, девушки пошли к нему, обсуждая все свалившееся на них счастья в виде наконец-то закончившихся школьных будней.

Вечером предыдущего дня, отец Джонни веселился в компании своих старых, армейских дружков. Инстинкт самосохранения Джонни был притуплен осознанием и планированием скоро побега из дома, поэтому он не сразу почувствовал опасность и привычно огрызнулся с порога на уже совсем не трезвого отца.

Все заняло не более получаса, обычно отец уже не справлялся с сыном, как раньше, Джонни был выше него и если не мог отбиться, то по крайней мере мог уйти на своих ногах.

Но не сегодня. Уходя вместе со своими друзьями, отец наступил на правую руку сына, сломав ему несколько пальцев, и не запер дверь, что и помогло Джонни.

Молли и Кортес честно позвонили. Потом постучали, а Марчин Степанович сразу толкнул дверь и поспешил в квартиру.

Подруги всегда отличались завидным недетским хладнокровием, даже взрослый мужчина растерялся, попав в такую ситуацию, казалось, что у Джонни не просто рассечена кожа над бровью, а проломлена голова и всюду было много крови.

Они не стали звонить мамам и в скорую, а позвонили тете Кортеса, которая уже много лет работала врачом на скорой помощи. Пока она ехала, девочки, решив, на всякий случай, не двигать Джонни с пола, помогли ему устроиться там поудобнее и удерживали. Кортес носилась по квартире в поисках одеяла, воды, документов, и таблеток аспирина, но не для Джонни, который пока бы не смог их проглотить, а для самой себя, потому что от стресса, пусть «молчаливого» у нее всегда болела голова, вода требовалась Марчину Степановичу, а Молли аккуратно придерживала голову Джонни, поила его и тормошила, помогая медленно приходить в себя, подавая ему то воду, то аспирин, то полотенце.

Когда приехала тетя Кортеса, она забрала его в больницу и там выяснилось, что внутренних разрывов, чего все очень боялись, к счастью не было, лишь сломанные ребра, переломанные пальцы правой руки и сотрясении мозга. Джонни уже был достаточно взрослым и хоть и изрядно избитым, но достаточно убедительным, чтобы тетя Кортеса и все остальные поверили, или хотя бы сделали вид, что поверили, будто Джонни избили на улице и он как-то дошел до дома и отключился на пороге, забыв запереть дверь. Тем более, что Джонни был уже совершеннолетним, и согласие его отца на что-либо не требовалось. Да и вряд ли у них получилось бы найти его. К тому же его поддержал Марчин Степанович, который предварительно переговорив с Джонни с глазу на глаз, подтвердил его версию, добавив, что они все лично втроем помогали ему дойти до квартиры.

Единственное, что хорошо помнил обо всех этих событиях Джонни, так это прохладное касание ободка серебряного кольца на большом пальце Молл, когда она придерживала его голову рукой. По идее, серебро должно было нагреться от тепла его и ее кожи, это Джонни уже узнал через много лет, но именно этот холодок удерживал на плаву его сознание. А все остальное уже делал очень хорошо настроенный «встроенный автопилот» и, наверное, особое «цыганское» везение, которое перешло к Джонни от мамы, вместе с темными глазами и смуглой кожей. И то, что в очередной раз ему очень повезло с друзьями.

Потом было очень много всего. Может быть, даже слишком много, для календарных пятнадцати лет жизни. Джонни стал левшой, сломанные пальцы правой руки плохо гнулись и ныли в дождливую погоду, он много бродяжничал, был барабанщиком одной группы и писал тексты для трех других, побыл некоторое время рок-импрессарио и не легально перебрался в Вильнюс. Тут ему помог ставший уже старым другом Марчин, который, все так же любил физику и, после того случая относился к Джонни как своему собственному брату, нет не сыну, чего им обоим не хватало в школе.

В конце концов, Джонни остался жить в Заречье-Ужуписе одном из самых удивительных районов Вильнюса. Традиционном приюте для всех мятежных душ. Джонни выкупил старый бар у своего друга, рокера Бирнса, как тот сам себя в шутку называл «бронтозавра рока» и вообще уже не вспоминал то время, когда он был еще Георгием. Молли и Кортес давно исчезли из его жизни, а старый-добрый Марчин сначала перебрался в Варшаву, где после смерти родителей он унаследовал небольшой дом в пригороде, а потом тоже осел в Вильнюсе. Это было, пожалуй, одним из немногих моментов в жизни Джонни, который он вспоминал со смехом. Когда Марчин сбрил усы, которые он отращивал и лелеял в надежде, что они делали его старше и солиднее, оказалось, что он совсем даже не пожилой, умудренный опытом ученый. А всего-то старше Джонни на тринадцать лет.