Элена Томсетт - Проклятье рода Ротенбургов. Книга 1. К Элизе

Он откинулся на спинку кресла и смерил меня высокомерным взглядом.

– Во-первых, я не фашист. Никогда не имел чести принадлежать к партии фюрера.

– Но имели честь придти вместе с ним в Россию, – саркастически заметила я.

– Во-вторых, – проигнорировав мое замечание, невозмутимо продолжал он, – помогая мне, вы получите возможность в обмен на свои услуги получать поблажки для ваших соотечественников.

– Какие такие мои услуги? – подозрительно переспросила я.

Он посмотрел на меня со снисходительной жалостью, просквозившей в его взгляде.

– Чисто профессиональные, фройляйн. Никаких особых условий я не оговариваю принципиально.

Это уже было совсем интересно.

– То есть? – я демонстрировала полное отсутствие такта и понимания.

– Я буду платить вам жалование.

В его белозубой улыбке сквозила немалая доля ехидства.

– Замечательно, – заключила я только из вредного желания оставить последнее слово за собой, толком не понимая, что именно я хотела этим сказать.

– Это означает, что вы согласны?

Он гибко поднялся с кресла, и я, как зачарованная, не могла отвести взгляда от его высокой фигуры, с небрежной грацией двинувшейся по направлению к бару, находящемуся в одной из ниш между полками библиотеки.

– Это означает, что я подумаю, – упрямо сказала я, отворачиваясь от созерцания барона, поймав его насмешливый взгляд.

– О чем здесь думать? – удивился он. – Ваше жалование возрастет в три-пять раз по сравнению с тем, что вы имеете теперь. Думаю, вам будет гораздо интереснее разбирать бумаги, чем стирать пыль с мебели.

– А как же быть с фрау Ульрикой? – теперь я, как дура, уставилась на его руку с тонкой кистью и аристократически длинными пальцами, обхватившими ручку дверцы бара. – Значит ли ваше предложение то, что я должна буду отказаться от работы у нее?

Его лицо снова стало насмешливым.

– Вы имеете в виду ваши вечерние чтения? – уточнил он. – Ведь работой по дому мать, кажется, вас не обременяет?

И, не дожидаясь ответа, добавил:

– Я поговорю с ней. Думаю, она не будет возражать, поскольку вы все равно останетесь в доме.

На меня внезапно сошло вдохновение.

– Но если вы утроите мне зарплату, – кротко сказала я, глядя в его лицо невинными глазами, – я смогу снять себе квартиру в городе и избавить вас от своего присутствия.

Его серебристые глаза вспыхнули гневом. Он непроизвольно сделал было шаг по направлению ко мне, но тут же опомнился.

– Вы останетесь в моем доме столько, сколько я захочу, фройляйн! – ледяным тоном сказал он.

– Спасибо, что хоть не в вашей постели! – вскинув голову, раздраженно выпалила я, не успев сообразить, что сказала, и тут же прикусила язык.

Он помолчал, вынул из бара новую бутылку, налил себе в бокал порцию неизменного коньяка и, отпив глоток, поставил бокал на низкий журнальный столик.

– Если вы будете себя так вызывающе вести, – мягко сказал он, – могу уверить вас, что в моей постели вы окажетесь гораздо раньше, чем предполагаете!

Краска бросилась мне в лицо.

– Да я лучше пойду в гестапо, чем в вашу постель! – процедила я, крепко сжимая челюсти, чтобы не клацали зубы.

В его холодной ироничной улыбке просквозило высокомерие.

– За что же такая немилость? Ведь в казино мы, кажется, друг другу понравились? И вы уже тогда хорошо знали, кто я такой.

– В казино вы, по крайней мере, были любезны!

– Ах, вот оно что!

Он снова поднял бокал, но пить из него не стал, а лишь задумчиво рассматривал янтарную жидкость на свет.

– Что это за история с лейтенантом Мейером? – спросил он, не отрываясь от своего занятия.

– Не ваше дело, господин барон, – вежливо, но твердо завила я, воинственно приподняв подбородок.

Что, в конце концов, он мог мне сделать? Наорать? Уволить? Да ради бога, я уйду от него с удовольствием. Сдать в гестапо? Маловероятно. Он – интеллектуал, ему, видимо, хочется поиграться.

– Будьте с ним аккуратнее, фройляйн, – коротко сказал барон, ставя обратно на стол бокал, так и не пригубив его. – Мейер служит в гестапо.

Он подошел к полке и снял с нее книгу.

– Спокойной ночи, фройляйн, – сказал он вежливо, не поворачивая головы в мою сторону.

Я с облегчением поняла, что мне позволено уйти.

– Это очень похвально с твоей стороны, деточка, предложить свою помощь Гюнтеру, – заявила утром следующего дня баронесса, благожелательно глядя на меня своими маленькими глазами, слезящимися от сильных линз очков, и с грустью сказала:

– Он так много работает!

Она сокрушенно покачала головой, и добавила:

– И совсем не отдыхает.

– Ему, по-видимому, жениться пора, – заметила я, помогая Минни накрывать к завтраку стол.

Вошедший в столовую барон одарил меня ироничной улыбкой. Минни хихикнула и, отвесив ему короткий быстрый книксен, удалилась, чтобы начать подавать завтрак.

Я проверила наличие на столе салфеток и, убедившись, что все в порядке, собралась уходить.

– Элиза, деточка, – остановила меня баронесса, – мы говорили о тебе с Гюнтером сегодня утром. Поскольку ты приняла его предложение и являешься теперь его официальным помощником и личным секретарем, твое положение в доме кардинально меняется. С сегодняшнего дня ты обедаешь с нами за одним столом. Я также попрошу Минни перенести твои вещи в кремовую комнату на втором этаже.

Меня чуть удар не хватил от неожиданности. Обедать за одним столом с бароном и баронессой фон Ротенбург, мне, русской прислуге! Того и гляди, меня произведут в почетные члены семьи. Или еще лучше, баронесса удочерит меня за мое превосходное знание французского. А господин фашист, откровенно забавляясь, подошел ко мне, застывшей словно статуя жены Лота у дверей гостиной, любезно предложил мне руку, провел к столу и, отодвинув для меня стул, подождал, пока я усядусь.

В течение всего завтрака я ловила задумчивые и одновременно растерянные взгляды старой баронессы, следившей за тем, как я ела, с непонятным выражением изумления, явно отражавшимся на ее лице.

Через час после завтрака барон позвал меня в кабинет. Рядом с его столом стоял второй стол, которого еще вчера здесь не было. На нем высилась солидная кипа толстенных папок с бумагами, нуждавшимися в сортировке и обработке. Два часа, не поднимая головы от бумаг, не разгибая спины от стола, я работала, как проклятая. Я была в шоке. В мои руки попали огромное количество доносов, которые писали мои соотечественники, граждане страны победившего пролетариата. Доносов, в которых они называли имена и адреса коммунистов, комсомольцев, сведения о том, где скрываются евреи и уцелевшие окруженцы. Мои волосы медленно вставали дыбом. Призывая коменданта навести в городе порядок, ему писали о партизанских отрядах, действующих в крае, давали сведения об их численности, оружии, связных и тому подобное. И что же, я должна была переводить все это барону?!