Маргарита Пальшина - Живая вода. Книга эссе

Кажется, я поняла смысл времени: оно, как вода, везде и вокруг нас. Если гении черпали озарения в будущем, то почему нам нельзя вернуться в прошлое? Что если необратимость времени – миф? И всё, что нам нужно, – это научиться плавать. Даже в ледяной воде.

****

Во Дворце Гримани выставляли картины Босха. Но не решилась зайти. Я была счастлива, и падать в мрачное безумие средневековья мне не хотелось. К тому же, именно здесь произошла ссора Казановы с графом, которая обернулась для Джованни пожизненным изгнанием из Венеции. Я же надеялась вернуться и, если повезёт, то не раз.

С набережной неподалёку от пристани Санта-Закария туристы делают прощальные кадры с видом на остров Сан-Джорджо Маджоре, бросают центы в воду и плачут. В Венеции, наверно, все плачут.

Гондолы напоминают связанных нервных коней: толкают друг друга и рвут поводья. Чайка садится на скованные цепью сваи. Я всегда контролировала своих любовников: что у них там, в карманах. Цепи, верёвки, наручники изымались на таможне. И только тебе удалось протащить на борт контрабанду. Флакон французских духов или дорогие кубинские сигары. Стоит открыть флакон или закурить, и запах пропитает стены насквозь. От него не избавиться. Как и от воспоминаний. Чем дальше от тебя человек, тем ближе в мыслях. Волна вдыхает свободу на глубине и выдыхает любовь на берег. Ты прав, мой милый: чтобы к тебе возвращались, нужно уметь отпускать.

Навстречу по набережной идёт парочка в плащах и масках. Первые вестники Карнавала. А мне пора уезжать. Смотрю им в след: они держатся за руки.

Иногда мне кажется, что волна, бьющая в берег, сродни услышанной молитве.

В последний день зимы выйти из аэропорта Неаполя навстречу весеннему ветру…

Вдохнуть в себя далёкое пока ещё море…

Затянуться первой – по-весеннему горькой сигаретой.

У входа – солдат с автоматом наперевес и таким видом, что невольно прижимаешься к пепельнице: не дай бог окурок уронить на мостовую – пристрелит. С кем воюет Неаполь?

– Очередной наплыв эмигрантов, – отвечает женщина на автобусной остановке.

Нам вместе ехать до Сорренто. Она там живёт. Два года как. Обездоленные дети Донецка разбрелись по всей земле.

– Такой город был! Всё уничтожили. А вы нам не помогли. В Европе коричневую чуму остановили, а нас бросили…

Раньше бежали на север, теперь на юг. Кто куда. Кто-то неплохо устроился, кто-то моет полы. У всех в голосе слёзы при упоминании родного города. Потерянного для них навсегда. Страшно, когда некуда возвращаться. То есть куда – теперь точка обратного отсчёта в прошлое, белое пятно на перекроенной карте Украины. Не к чему возвращаться.

– В первую очередь разбомбили больницы. От нашего дома остался один подвал. Там мы молились, чтобы сразу, чтобы не мучаться, медикаментов нет никаких, даже обезболивающего, – рассказывал мужчина в мурманском поезде за год до того.

Мы вышли покурить в тамбур, и он вдруг присел на корточки, спрятав голову между коленями. Моя неисправная зажигалка. Свистящий звук. Как от пули.

– Привычка, – объяснил он.

Взял с меня обещание, что напишу о его семье. Тогда я ещё верила, что можно вот так, со слов, записать чью-то исповедь, и она станет всеобщей памятью. Папа встречал на перроне с грустной улыбкой: «Что, опять не спала всю ночь?». Последнее место, где может заснуть писатель, – это поезд на север, хотелось ответить мне.

Думала написать рассказ на разные голоса из нескольких живых историй, повторяющих и дополняющих друг друга. Заглавие, конечно, «Поезд на север», ибо север тогда казался мне последним пристанищем человека.

Я не выполнила обещания. Не смогу. Потому что поезда мчатся в разные концы света. А ещё летят самолёты. Тоже по кругу, вокруг земли.

****

Сорренто – город из моих снов. Высоко над морем. Апельсиновый рай над бездной, окружённый горами. Воздух пахнет началом начал. Так пахнет новый год, новая жизнь. Цитрусовый аромат особенно ярок после дождя, озон – как чистое стекло бокала, где плещется свежевыжатый апельсиновый сок. Рекламная картинка, открытка.

Приехала, как всегда, в грозу. Как всегда, заблудилась. С чем-то это связано. Точно так же, как существует связь между тем, что апельсиновые и лимонные сады разрастаются у подножий вулканов. Так и мои блуждания в лабиринтах смысла… Моя классная руководительница преподавала геометрию и люто меня ненавидела. С тех пор с пространственным мышлением и ориентацией на местности у меня всё плохо, а конфликт между физиками и лириками разрешён ещё в школе: в пользу последних. Я не чувствую сторон света. Всё, что могу: в ясную ночь указать на север, ранним утром – на восток, на закате – на запад. И никакие карты не спасают от того, чтобы не поплакать на чьей-то чужой лестнице с мыслью, что придётся ночевать на улице в грозу.

Никто в городе не знал, где искать улицу Святого Бернандино. Петляешь, петляешь, кажется, что по кругу, потому что отовсюду виден Везувий, как напоминание: memento mori. Дыши! Вышла на пустынную набережную. Высоко-высоко над морем. Летишь в пропасть, и никакие перила не удержат. Громадный альбатрос на перилах долго смотрел на Везувий, потом поднял голову, будто собирался молиться, и издал страшный клич на разные голоса всех пернатых. Почудилось: заговаривает вулкан. После грозы начнётся извержение.

Только не впадать в отчаяние. Надо найти себе временный дом. Язык доведёт…

Помог таксист: «Там находится офис полиции». И добавил с улыбкой: «У нас тихий город, поэтому никто и не знает где».

Уже в постели подумалось: «Какой долгий день!». В путешествии жизнь растягивается, потому что выбиваешься из привычной колеи, вечно влипаешь в приключения и вынуждена думать о самых простых вещах: где поесть, как найти ночлег, укрыться от дождя. Так, наверное, живут кочевники. И паломники, или странствующие монахи. Божьи птицы.

****

Утром окно распахнулось в стену.

Стена зелёная, увитая плющом. Живая, скребётся, копошится: ящерки, мелкие грызуны, птички. Над окном кто-то ухает. Ночью, сквозь сон решила, что ухают наши ушастые совы. Они на зимовку в Италию прилетают, как и я.

Но солнце уже высоко, синее-синее небо над головой, а сова заливается, будто в безвременье.

Когда открываешь новые пространства, меняешь сторону света, вдруг сознаёшь, скольких имён ты не знаешь. Как на самом деле зовут сову? А вон то дерево, пиния или ливанский кедр? Каждая страна начинает ассоциироваться с деревьями или цветами. Греция для меня, например, олеандры, Сицилия – гибискусы, Мальта и Тунис – оливковые деревья. Названия, которые я увидела там впервые.

– Ты всегда меня удивляешь.

– Значит, я – твоя вечная юность. Говорят, человек начинает стареть, когда перестаёт удивляться.