Андрей Буровский - Самая короткая ночь. Эссе, статьи, рассказы

Я сам себя сделал, какой есть.

Красная сволочь засунула меня на окраину мира, в жопу цивилизации.

Я сам уехал в один из ведущих городов Европы.

В этой жопе мира моя судьба была судьбой изгоя. Обо мне не раз говорили в жопе мира – из этого то ничего не получиться. Так и сдохнет, подающим надежды.

Я сам себя сделал человеком, стирающим усмешки с морд провинциальных неудачников.

Я пришел в мир глубоко средним советским интеллигентом.

Я живу жизнью своего города, своей цивилизации, своего сословия.

Что, если сейчас… вот сейчас страшный удар обрушит меня, мрак охватит, и я рухну в бездну, в круговорот камней, деревьев, воды и воздуха? Если мир придет в состояние хаоса, из которого Он начнет создавать новый мир?

В старой притче фарисей гордился, что Господь создал его таким совершенным, а мытарь только и мог сказать: «Господи, помилуй меня грешного!»

Опускаюсь на левое колено. Так стоит вассал перед сюзереном, сын перед предком, кавалер перед дамой; так католик встает перед храмом. Я не упаду ниц даже перед лицом Необорного. Ты сам таким сделал меня Господи, мой Творец и Отец мой Небесный.

«Помилуй меня грешного?» Да. Я весь в грехах, и все они гнусные, гаденькие, мелкие. Противно даже. Прости меня, Боже, и помилуй.

Но и – спасибо. Спасибо за судьбу, которую Ты подарил, а я прожил. За все, что было до того, как в предутреннем небе начали навсегда гаснуть звезды.

Будет страшно и больно?

Надо постараться не кричать.

Падает снег… Падает, падает, падает. Нет черной земли. Нет черных голых деревьев. И вода в Енисее стала медленней – от мороза вода становится более вязкой. Шорох… уже не шорох звезд, а шорох падающего снега – такой знакомый, родной, уютный. Во всех странах, которые я смогу считать своими, зимами падает снег. Падает снег, шорох снега, хруст свежего снега под ногами, вся земля белая: это зима. Это Рождество и Новый Год. Это светлая ночь, когда снег тысячекратно отражает свет и рано вставших звезд, и всех созданных человеком огней. Это ощущение праздника… космического праздника великого годового обновления, под зимним Млечным путем, с одним длинным концом.

Идем по Татышеву: иду между двух громадных молодых мужиков, но голову меня выше, и каждый – раза в два физически сильнее. А идем на равных. До сих пор не привык к ощущению, пришедшему «после диабета»: что мне легко двигаться. А мне легко! Одышки нет, только приятное напряжение. Я иду и иду сквозь падающий снег, слушаю Васю и Тимура – друзей и учеников. Отстаю, чтобы посмотреть на медленную воду, на засыпанный снегом кустарник… снег стекает по лицу, слеживается на шапке, на плечах. Течет и по спине, по бокам: вспотел, приятное утомление. Сколько мы отмахали в тяжелой зимней одежде? Километров семь, не меньше. Рассветет еще не скоро, но все равно – какие-то неуловимые, не описуемые признаки рассвета… не в состоянии сказать, почему – но чувствуется: за полтора часа утра стало менее ранним. Хотя звезд не видно, небо низкое и мрак даже не думает редеть.

В такую погоду хорошо идти на лося с подхода. Шорох снега, не слышит он ничего. Хотя и человек не слышит, а сквозь снег и видно скверно. Помню, чуть не наступил на здоровенного кабана, кило на двести. Оба несколько огорчились, обнаружив друг друга метрах в пяти. Но кабан огорчился сильнее – истерически захрюкал, и кинулся с такой скоростью, кидаясь в разные стороны, что я в потоках снега не успел его выцелить. Так и мчался – уже не виден, а басовитое хрюкание слышно.

Снег… Сегодня мороз не сильный, снег влажный и вязкий, как в Европе. Это в Сибири, где сухо, и где бывает по неделе минус тридцать, снег иногда похож на дробинки: твердый, хоть в гильзу засыпай. Почти что мелкий такой, мягкий град. А вот сейчас снег такой, как в Прибалтике, в Германии, в Средней полосе России.

Белым-бело, свежий снег, еще не испачканный ничем, не слежавшийся, рыхлый и пушистый. Веселый влажный снег не устает падать и падать, празднично хрустит под ногами. Зимняя сказка. Сильное, радостное, полное ощущение праздника.

Это озеро я знаю с 1960-х. На его берегу, на даче дяди Шуры, я провел почти все лето 1970 года. Тогда тут был стационар Ботанического института Академии наук, и дядя приезжал сюда на казенную дачу. Вся дача академика и директора была – два комнатки в похожем на барак, низком домике постройки 1950-х, сырые и низкие. «Позднее советское баракко».

Но с этими четырьмя месяцами много чего связано. И дальние прогулки в лесу и озеро, и (конечно же!) отличная библиотека стационара. И открытие таких сторон истории, о которых старшие не говорили, а если говорили – то вполнамека. Например, в этот год я узнал, почему на Карельском перешейке лес такой странный: среди вековых сосен все время попадаются правильные четырехугольники молодого леса? И в каждом таком прямоугольнике молодого леса непременно есть каменная, бетонная или кирпичная руина. Почему? Я узнал, почему. Спустя десять лет я впервые взял в руки маленького Женю. Своего первенца. И меня передернуло, потому что головка младенца легла в левую ладонь точно так же, как маленький такой череп из дальнего карельского болота.

Но и эта жуть не оттолкнула от Озера. И от Карелии в целом. Даже странно, как много россиян тянет в эти места, как их любят, как престижно стало покупать здесь дачи. Странно, потому что ни экологически, ни географически это уже не Россия. Когда машина проезжает по Калининскому району Петербурга на север, четко видно: местность вдруг начинает подниматься. Длинная, в километры, линия подьема… Это начался Карельский щит – это уже не Русская равнина, это уже пошла Скандинавия!

Тут мир озер, соединенных узкими бурными протоками, мир сосен, бедных почв, покрытых мхом валунов, удивительно яркого синего неба. Тут еще дольше закаты, еще белее светлые ночи июня. Финляндия… Край, куда пришли скандинавы, еще до славян. Улыбаюсь мысли, что в 8—9 веках мои немецкие предки могли понимать их без переводчика: языки были уже разные, но далеко не разошлись.

Потому, наверное, и тянет в эти места россиян – много в нас и финно-угорской и германской крови. Как говорит один мой друг – «Россия тоже прибалтийская страна, только очень длинная».

Я еду сюда не случайно – хочу провести на Озере самую короткую в году ночь. Своего рода ритуал…

Стационар Академии вроде бы еще есть, но из-за него идет тяжба. Пыльные скучные болваны из Академии никак не могут смириться с актом прихватизации большого куска земли. Чем больше дорожает здесь земля – тем активнее не могут смириться. А внук крупного ученого и предприниматель Сергей Самбук все никак не может оформить в собственность эти 66 гектаров. Так и висят.