Ирина Атнаева - Календарь с картинками. Повесть о русской Америке

Когда он приехал, они уже вдвоем зашли в комнату Галины и попробовали ее разбудить. Она не просыпалась. Впрочем, Галина всегда спала очень крепко, особенно пьяная. Но что-то в ее сне было непривычно: она спала странно тихо, без обычного богатырского храпа. Тут Андрей заметил на тумбочке, рядом с кроватью, большой аптечный пузырек – по форме пузырька и наклейке Анна узнала в нем Никину баночку с морфином. Стало понятно, что Галина забрала себе его таблетки и переключилась с алкоголя на наркотики. Как много она их приняла – неизвестно, но они оба испугались, что Галина может умереть от передозировки. Андрей тут же кинулся звонить в скорую и путанно обьяснять ситуацию. Вскоре приехала Emergency и забрали Галину в госпиталь. Посоветовали им как можно быстрей свазаться с ее родственниками.

Хороший совет – связаться, но как? Они попытались было отыскать хоть какую-нибудь зацепку в бардаке Галины, открывая наобум один мешок за другим, но никакой персональной информации там не находилось, только текущие дела. Пока Анна рылась в очередном мешке, Андрей пошел в комнату Ники и на его заветном столе обнаружил записную телефонную книжку, где значился номер телефона Пети Митрохина – жирно перечеркнутый, но различимый.

Петя молча выслушал новость, Анна стояла рядом и услышала, как в ответ Петя произнес только shit, но потом спохватился и извинился перед Андреем. Спросил название госпиталя, поблагодарил и попрoщался.

На следущее утро Анна, проснувшись, услышала, что внизу кто-то ходит. Она быстро оделась и осторожно спустилась на нижний этаж. На кухне был Петя – он прилетел ночью и до утра находился в госпитале с матерью. На этот раз он вел себя более дружелюбно: рассказал Анне, что с Галиной все в порядке, ее откачали, и он признателен им за помощь – передозировка была, и они вовремя спохватились. Потом они вместе на кухне пили кофе и беседовали. Петя рассказал про свою семью, про детей, про работу, Анна в свою очередь рассказала о том, что они переезжают буквально на днях в главный город. Они тактично не касались щепетильных тем, но Петя из мимолетных фраз правильно понял, что Анну волнует будущее Галины. Он сказал, что Галина должна еще полежать в госпитале – оказалось, что у нее проблемы с сердцем, и что он побудет здесь, заодно разберется в бумагах, и потом они с Галиной вместе обсудят, где ей лучше будет жить. Так и сказал «где», значит, решил не оставлять ее одну в этом доме. Говорил Петя на русском с большим акцентом, постоянно подыскивая слова и, не находя, вставлял английские. При этом смущался, смотрел извиняюще, и тем самым сильно напоминал Галину…

Спустя три дня они переехали, Пети не было дома и некому было сказать «до свидания». Начались радостные дни по обживанию своей квартиры, и дом Митрохиных уплыл в прошлое, как большой корабль со случайными спутниками…

Год, начавшийся так скверно, заканчивался на мажорной ноте. Сколько было приятных споров: куда повесить картины – конечно же, картины Андрея, куда поставить телевизор – уже свой, и так далее – хлопоты, греющие душу. Андрей ездил на работу теперь на автобусе, а Анна могла весь день пользоваться машиной. Ее женское начало дорвалось до желанного, она могла часами ходить по магазинам: выбирать шторы, пододеяльники, подушечки и уже никто не торопил ее, не висел над душой, не раздражался, когда она в нерешительности долго разглядывала вещь и потом откладывала в сторону, так и не купив. Мир изобилия принадлежал ей одной. Она хотела обставить квартиру к новогодним праздникам, чтобы продемонстрировать ее с гордостью гостям, бессознательно повторяя Лизу с прошлым празднованием Нового года. Денег оказалось совсем немного, и она тщательно обдумывала каждую покупку. Тем радостнее получалось найти на распродаже что-нибудь подходящее, в задуманном стиле и цветовой гамме, оригинальная подушечка для купленного в магазине подержанной мебели дивана согревала сердце на весь день. После России, где все покупалось по случаю или по знакомству, выбор вещей по своему вкусу оказался маленькой частью раскрепощения. Эти пару месяцев полностью насытили ее потребность в вещизме: никогда позже она не радовалась так магазинам, обилию товаров и потенциальной возможности все купить.

Соня ходила в школу, в kindergarten. Кто-то мудро обронил по случаю, что kindergarden – это единственный хороший год в школе – заданий почти не задают, много игры на уроках и учатся всего четыре часа в день. Да, неудобно для родителей – день разбивается, но для детей самый правильный переход к серьезной школе. В школе Соня очень быстро подхватила английский, причем не тот – ломаный, что был у взрослых, а истиный, без акцента, когда слово рождается подсознательно и сразу правильно. Она даже как-то скоро стала поправлять маму. Когда Анна сказала tuth о зубах, Соня заметила, что зубы – teeth, и тут же пояснила: «Ну, их же много, значит они могут быть только teeth, – оставалось только удивляться такому интуитивно – образному пониманию языка. Анна, сидя дома и не имея практики, стеснялась своего английского, но, даже она чувствовала, что прогресс идет. Долгое время, почти с первого дня, она смотрела одну и ту же программу вечерних новостей – ту, которую посоветовал Ники, и весь год голос диктора сливался для нее в непрерывный поток незнакомой речи. Но, спустя год, она с удивлением заметила, что понимает его речь: из общего потока вдруг стали отделяться слова и складываться в предложения и фразы, как будто в голове заработали нужные рецепторы. Анна несказанно обрадовалась – понимать чужую беглую речь казалось даже важнее способности самой говорить. Она наконец-то перестала шарахаться от каждого встречного: она понимала продавцов в магазине, учителей и родителей в школе, и могла что-то сказать в ответ, односложно, но правильно по сути.

Соне нравилась школа, особенно учительница мисс Браун, крупная черная женщина с большой, в пол-лица, улыбкой. Анна поначалу, узнав что у дочери первой учительницей будет черная, даже расстроилась (кто бы подумал, что в русских людях сидит расизм), но потом, познакомившись с мисс Браун, вместе с Соней влюбилась в учительницу: ей, выросшей в окружении маминых подружек —педагогов, так и не довелось встретиться с подобным хрестоматийным вариантом учителя: доброй, чуткой и веселой одновременно, а как она искренне любила своих маленьких учеников…

В конце первого семестра, перед рождественскими каникулами, мисс Браун задержала Анну после уроков и сказала, что хотела бы с ней поговорить. Анна испугалась – она помнила по себе, что значит для учителей «поговорить с родителем». Видимо, испуг отразился у нее на лице, так как мисс Браун бросилась в присущей ей мягкой манере успокаивать Анну, уверяя, что у Сони все хорошо. И действительно, разговор пошел о хорошем, даже об очень хорошем. Учительница похвалила Соню за исключительную смышленность, за дружелюбность к другим детям, сказала, что поначалу беспокоилась из-за Сониной стеснительности с языком, но сейчас девочка расковалась, и ее разговорный язык и запас слов ничуть не уступает другим детям. И потом мисс Браун вдруг с интересом спросила: в курсе ли Анна, что Соня знает все цифры и весь алфавит, складывает слова и знает много стишков, считалочек и песенок. По словам учительницы получалось, что Соня уже прошла весь курс того, что они изучают за год. Для Анны это было большим откровением, ее пронзила гордость матери за своего ребенка, она даже от неожиданности упустила нить разговора. А, между тем, мисс Браун говорила дальше: она сказала, что боится за Соню, что ей станет скучно, поэтому спрашивала Анну: что если она отдельно будет давать Соне небольшие задания на дом, так, чтобы девочка самостоятельно изучала дальше. Анна про себя удивилась, что учительница спрашивает у нее разрешения на такое полезное для всех дело, но подумала, что так тут положено, и только согласно кивнула в ответ: «да, да, конечно…» Мисс Браун добавила, что ей нравится Соня – она sweet and smart, но тут же добавила, что не стоит особо захваливать, чтобы она не посчитала себя лучше других.