Валериу Реницэ - XXI-я хромосома. Роман-притча

Уже второе десятилетие Монастырь пытался ожить, обретая былой дух и былые владения, очищаясь и обустраиваясь. На обители всё ещё лежала печать советского Минздрава, который разместил сначала в закрытом монастыре туббольницу, а затем в восьмидесятых годах прошлого века – кожвендиспансер. В Старом лесу возле Монастыря дети ещё находили ржавые шприцы и пожелтевшие упаковки, на которых уже было не разобрать буквы, а иногда – человеческие кости из развороченного церковного кладбища. Новое независимое правительство вернуло Монастырю статус и старые плантации виноградника, посреди которых бывший совхоз построил дегустационный домик с подвалом, впоследствии названный монастырским. Над ним грозно висел высокий обрыв. Узкая и опасная тропа обходила дом и скалу, поднимаясь к вершине горы. Над обрывом стоял крепкий ветвистый орех – Дерево Повешенного. Ещё в старые далёкие времена на нём повесился из-за несчастной любви молодой лесничий. Говорили, что он хотел броситься с кручи, но затем передумал и принял своё проклятие по-другому – повесив себя между небом и землёй.

Рыцарь был для Цыпы вроде спустившегося с небес полководца. Синеватый «Ленд крузер» сиял, как созвездие, своими светодиодами ходовых огней и зеркальными лампочками, когда вечерами, возвращаясь с работы, президентский советник ловил в свете блок-фар чёрные железные ворота родного дома и лузгающего рядом на лавке семечки слабоумного. Вся столичная жизнь советника была для Цыпы далёкой и невообразимой, как Луна для Лунтика. Вечером Цыпа ждал Рыцаря с литровой банкой козьего молока, закрытой капроновой крышкой, которую Калипсо тщательно вымывала. Рыцарь осторожно брал из рук Цыпы влажную банку «с лекарством». Пастух боготворил Рыцаря, но в душе радовался, когда тот задерживался или ночевал в своей городской квартире. Цыпа заносил молоко жене Рыцаря, Лине, и получал за это большую кружку вина с закуской. Так водилось в селе не только среди родственников. Старый обычай потчевать гостя домашним вином кое-где ещё сохранился.

За водой или за хлебом Калипсо выходила не из своей калитки, а через высокие ворота Рыцаря. Целыми днями она помогала Лине по хозяйству, готовила еду, возилась с живностью, только в туалет ходила свой, дощатый, покосившийся. Невысокий, по пояс, забор, разделяющий их хозяйства, был условностью. В нём была оборудована обшарапанная дверь, всегда полуоткрытая, и каждое утро Калипсо спускалась к дому Рыцаря по узкой, специально выложенной среди сада цементной дорожке. С высоты горы Родна дом Рыцаря выделялся на фоне остальных сельских построек и выглядел, как здоровенный джип среди облезлых иномарок и советских «копеек». Сгорбленный, крытый шифером домик Калипсо выглядел курятником рядом с облицованным диким камнем замком с высокой черепичной крышей и тремя башнями. Село так и окрестило дом Рыцаря Замком. Я жил напротив Замка и иногда вечерами наблюдал из своей комнаты, как у огромного высвеченного окна кухни столовались Калипсо с сыном. Лина убирала пустые тарелки со стола и с тревогой поглядывала в сторону ворот в ожидании мужа. Удлинённое лицо, румяные щёки – издалека она казалась худой лицеисткой. Рыцарь не любил поздних гостей и вообще не любил чужих в своём доме. Мы все немного в этом походили на Рыцаря, когда дело шло к ночи. Каждый двор замирал за своим частым дощатым забором, за высокими железными воротами и притворялся спящим, хотя бодрствовал полусонным в ожидании беды.

Утром другого дня я подошёл к Рыцарю, когда за ним автоматически закрывалась дверь гаража, а «Ленд крузер» грелся, обнажив от поворота руля свои огромные чёрные колёса. От глубокого, щербатого узора покрышек исходил запах обработанной резины, приятнее, пожалуй, чем в бытность Цыпы рабочим от его комбинезона. Рыцарь пожал мне руку, поглядывая в сторону тёмно-красных вишнёвых деревьев, и я ощутил касание его слабых пальцев. От своего обещания он не отказывался, но говорил с неохотой.

– Да как вы не въезжаете, – он быстро приходил в раздражение, – что в его медицинской карточке нет ни единой пометки о болезни? Я уже два раза общался с председателем ВВК. Не за что зацепиться, можете ли вы это понять?

– Я тоже советовался со знакомым психиатром… У него патология двадцать первой хромосомы. У него не две, а три копии этой самой… Трисомия. Это же на комиссии могут проверить и подтвердить…

– Двадцать первая хромосома! – передразнил меня Рыцарь, усмехаясь. – Скажите, пожалуйста, какая научная точность! Вы там бывали в этом месте, где хромосомы вправляют?.. – возмутился он, словно застуканный с невыученным уроком школьник.

Я врал. Ни с кем я не советовался, просто пытался изучить патологию в Интернете.

– Хреновы гении генетики! – бросил Рыцарь, закрывая за собой дверь автомобиля, и нервно нажал на педаль.

«Ленд крузер» ответил грозным, приглушенным воем. Бензиновая дымка рассеялась, и боковое стекло бесшумно скользнуло вниз. В мягком кожаном салоне Рыцарь сосредоточенно глядел на еле светящиеся приборы. Последнее слово, понятно, было за ним:

– Нет сейчас у нас ни подходящего медицинского оборудования, ни специалистов для такой сложной проверки… Всё заржавело, – он сложил губы в кривой улыбке. – Будем искать другой путь.

И отпустил педаль сцепления, будто отправляясь в далёкий поход за решением этой непростой загадки.

Однорукий застал-таки Калипсо дома. Но не утром, когда его обычно ждали, а вечером, незаметно выследив её по дороге.

Тётушка Калипсо, на пару слов! – крикнул он ей в спину, как только старуха открыла калитку, чтобы загнать живность во двор.

У Калипсо ёкнуло в груди, но она не выдала тревоги, даже выказала радость гостю, подбадривая себя тем, что нужно в конце концов поставить точку в этом вопросе. Он помог ей справиться с юрким петухом, который по гордости или глупости не замечал ворот. Калипсо положила на стол кулёк с собранной под горой крапивой для постного блюда, придвинула низкий стульчик к трёхногому столику под одиноким голым абрикосовым деревом и поспешила в дом за угощеньем. После первой стопки служивый нараспашку расстегнул мятый пиджак сероватого цвета с широкими заострёнными лацканами. Правой рукой он достал из бокового кармана сигареты, помяв пустой рукав. Затянувшись «Примой», он повернул голову и, извиняясь, пустил дым длинной струей в сторону Замка. Расстегнутый пиджак открыл обесцветившуюся, но чистую тельняшку.

– Отец стал мне часто сниться, – задумчиво промолвил он, – к чему бы?

– Ты похож на покойного, царство ему небесное, – Калипсо перекрестилась, вглядываясь в его узкое и белое, как мел, лицо, а про себя подумала: «Только тот вовремя бросил пить… лучший плотник в округе…»