Аида Павлова - Нормально всё

На часах еще только три, и смайл с высунутым языком не дает мне покоя, – я злюсь и хочу совершить какую-нибудь мерзость.

– Пошли, – говорю я, – к твоим американцам. Только в Кофебине нет выпивки, а мне надо. И это не шутка, – добавляю я, видя, как Таня начинает хихикать.

Мы заходим с ней в подвал, где предприимчивые армяне устроили небольшой магазинчик. Цены для центра умеренно зверские, и я передумываю покупать пиво. На кассе мне в глаза бросается маленькая бутылочка коньяка.

– А шоколадку? – понимающе спрашивает продавщица с густыми черными волосами и офицерскими усами.

– Не надо, – уверенно отвечаю я, – дайте мятный «Орбит».

Мы улыбаемся друг другу.

Я и Таня идем в знакомую подворотню, где и я, и она, но правда по отдельности, выпивали еще в студенческие года. Пока я пью, Таня принимается разглагольствовать:

– Эх, бросить бы пить! На самом деле, мне кажется, я уже начала спиваться. Когда накапливается столько проблем, начинаешь искать средства для расслабления, а алкоголь – это, конечно, не вариант. Представляешь, я вчера дома одна взяла и выпила бокал вина! Одна! Со мной такое вообще впервые.

– Да, – подтверждаю я, – ты катишься на дно, – и одним последним глотком опрокидываю мерзавчик.

Мне становится заметно веселей, хотя тут же появляется ноющее желание накатить еще. Но я вспоминаю о вечеринке в «Жан-Жаке», и это как-то примиряет меня с окружающей действительностью.

Мы идем в Кофебин, я жую «Орбит», Таня продолжает рассказывать о своих грустных днях, но мои мысли вертятся вокруг смайла с высунутым языком. Уже на пороге кофейни я вдруг перебиваю подругу:

– Мне кажется, я встречаюсь с мудаком.

– Тебе кажется, что он мудак? – переспрашивает немного ошарашенная Таня.

– Нет, мне кажется, что мы встречаемся. В том, что он мудак, я даже не сомневаюсь.

– Ой, Катюш! Может, нам надо было посидеть где-нибудь и выпить? И ты бы мне обо всем рассказала! Знаешь, у меня богатый опыт в отношении встреч с мудаками, – беспокоится Таня.

– Знаю, поэтому и сказала. Ну, как-нибудь потом. Пошли, развеем скуку твоих американцев, – бодро отвечаю я и открываю дверь Кофебина.

Танины американцы оказываются низкорослыми ребятами с шокирующе белоснежными улыбками. Они оба вскакивают из-за стола при виде Тани, оба скалятся, растягивая губы до ушей, оба хорошо пахнут и одеты в одинаковые кашемировые свитера, только разного цвета. У первого – коричневый, у второго – бордовый. Американцы расцеловывают Таню и протягивают мне руки для рукопожатия. Таня знакомит нас:

– Дэнни, – называет она коричневого.

– Майкл, – говорит она про бордового.

Мы садимся напротив них, и Таня с какой-то непонятной для меня гордостью рассказывает им:

– А это Катюша, она пианистка, работает в оркестре!

– О! – говорит Дэнни.

– Вау! – говорит Майкл.

Я молчу. Таня слишком сильно наклоняется к Дэнни, когда он смотрит в ее сторону, она тут же начинает трогать волосы, и я понимаю, что у коричневого есть шанс.

– Вы хотите кофе? – спрашивает Майкл.

Оба американца говорят на хорошем русском, с легким акцентом, который так заводит большинство россиянок. Таня с готовностью соглашается, ей лишь бы задарма пожрать и выпить:

– Ой, да! Я буду латте.

– А ты? – обращается ко мне Майкл.

– А я бы сейчас коньячку накатила, – думаю я, но вслух говорю, – а мне американо с молоком.

Я знаю, что от американо я протрезвею окончательно, и весь этот разговор станет мне в тягость, но другой кофе пить я не могу. Майкл уходит за напитками, и Дэнни с энтузиазмом советского пионера начинает расспрашивать меня про оркестр. Все эти вопросы я слышала сто тридцать миллионов раз, но правила поведения в обществе диктуют нам свои условия, и я, мило улыбаясь, повествую о своей работе:

– Да вот, играем, да.. Моцарт да. Гастроли да, бывают. Где послушать? Ну, под Новый год будут концерты, приходи. И в США выступали, да. А ты из какого города?

Оказывается, что Дэнни из Нью-Йорка, но последние десять лет живет в Москве. Мы начинаем обсуждать урбанизацию, жизнь в больших городах, новые велосипедные дорожки, укладку плитки этим летом в центре города. Я вспоминаю Центральный парк Нью-Йорка, и мне становится тоскливо. Хочется быть дома, сидеть на кухне, пить водку со сладким ромом вперемешку и слушать «Агату Кристи». Тоска без конца, тоска без начала. А потом, напившись в дрова, танцевать по комнате в своих узких джинсах и майке-алкоголичке. И в часа в три ночи, наконец, заглянуть в мертвые глаза урагана. Я все это так живо представляю себе, что вздрагиваю от неожиданности, когда Майкл ставит передо мной кружку с кофе. Он улыбается, я улыбаюсь в ответ, но все это становится трудно терпеть. Таня кокетничает с Дэнни, но я заранее знаю, что ничего у них не получится. Слишком хороший вариант для Тани. Слишком странный вариант для Дэнни. Мы обсуждаем Хемингуэя, вспоминаем Париж, где каждый из нас был когда-то, затем упоминаем самоубийства, и Майкл начинает цитировать Уайльда и Бодлера. Я шмыгаю носом, Таня хлопает в ладоши. Неожиданно Дэнни портит наши литературные посиделки:

– А что вы думаете про Путина?

Таня хлопает глазами. Я усмехаюсь:

– А что про него думать?

– Давайте не будем про политику! Я только недавно разругалась с подругой по поводу политики, и не хочу опять начинать эту тему, – умоляет Таня.

– Раньше русские любили говорить про политику, – замечает Дэнни, – а теперь все уходят от ответов.

– Поумнели, – говорю я, – да и кто на трезвую голову будет обсуждать президента?

Все думают, что я шучу, и смеются. А я-то не шучу. Майкл улучает момент и обращается ко мне:

– И как дела в твоем оркестре?

– Нормально, все нормально.

Мой ответ его, наверное, не устраивает, но мне все равно. Они неплохие ребята, не интересные, но неплохие, с обычным багажом знаний и манер. Тех, кого зовут «нормальными», и за которых большинство барышень мечтает выйти замуж. Такие не для меня, я уже испорчена отношениями с больными ублюдками, с инфантильными сосунками, с бездушными мудаками. Каждый из них забрал от меня частичку нормальности и превратил в то, чем я являюсь теперь.

И вот мы уже говорим о Большом театре, о Доме Музыки, о филармонии, о консерватории. Майкл пытается зажечь интерес в моих глазах. Пытается произвести хорошее впечатление. Ему это удается. Я встаю из-за стола и ухожу в туалет. Там я блюю в унитаз американо с молоком. Кофе выходит легко и приятно, не травмируя горло. Я вытираю рот куском туалетной бумаги, нажимаю на спуск. Смотрю на себя пару минут в зеркало. У меня большие и печальные серые глаза, под которыми залегли фиолетовые тени. Острые скулы еще четче обозначились, щеки ввалились. Выгляжу уставшей, замотанной. Но все же себе нравлюсь. Наверное, завтра опять похудею.