Святослав - Боги с Родины. 1-ая книга 1-ой трилогии. Ритмика

В стакан Никита вылил остаток из бутылки и, чокнувшись, ребята залпом выпили. И, в это время зазвонил звонок.

– Ну вот! – легки бывают на помине, вздохнул Григорий. – Всё-таки, успели мы допить. И хорошо, что не застукали – нас за распитием ситро, пили, как взрослые мы, залпом.

Он быстро сполоснул стаканы и, побежал дверь открывать.

Это приехали, действительно, родители, Григория блюстители. Отец немного был навеселе и, улыбался добродушно. В руках обеих по бутылке водки, у матери, добавочно, авоська. Рукой, звонила Грише.

Открыв, ребята проскочили мимо, стараясь не задеть в проёме ненароком.

– Куда вы, Гаврики? – спросил отец вослед. – Работать, пришло время?

– Кому работать, кому водку пить, – ответил Гриша. Ведь, каждому своё. Так мир устроен, безнадёжно.

– Стой. Угощение возьми, – отец любезно предложил сынишке, став из кармана доставать печенья пачку.

Мы помним о тебе всегда, сыночек. Возьми подарок наш. Цени, мальчишка.

Он неудачно доставал подарок. Одной рукой вытаскивал печенье, в другую руку взял бутылки водки. Одна из них, вдруг, выскочила из руки. Жена, кулёк отбросив, как вратарь заправский сборной женской, в отчаянном броске, поймав, перед ударом об пол, прижав к груди, заплакала от радости. Не удержав кулёк второстепенный, – неравный значимости водке, невольно уронила на пол, в нём, кабачковой икры банка, лопнула.

Послышался шестиэтажный мат и восклицания, в шёпот и вздохи перешедший, затем вздох облегчения от понимания, что целая бутылка с водкой. Что лопнула, с закуской банка.

Ребята, не дожидавшсь ни печенья, как и полезной оплеухи, дружно исчезли от родителей Григория, оставив их жалеть о банке с икрой, разбитой.

На улице в песочнице, решили отдышаться. Сев рядом с малышами, словно играть собрались с ними, прислушивались, – всё у родителей нормально?

– Я представляю, как им будет трудно, когда пойду я в школу, – задумавшись, их пожалел Григорий, что будут делать без меня, когда учиться в школе стану?

– Ещё до школы целый год, придумаешь, что-либо. Шесть лет – не так и мало, думаю!

– Предки беспомощные, их жалею, они болеют часто. Им водку покупаю, когда с утра не могут приподняться, лежат, кряхтят и, «помирают». Несчастные.

Твои родители не пьют, где-то работают.

А мама, так болеет часто и, на работу не выходит, что на работе недовольны и, говорит…, что может потерять работу эту, как и другие раньше….

Болезнь ту называют, птичьей – перепил. И, тех людей не понимают.

– Мама, немного выпить может, на праздники, отца…, не помню, где-то в командировке, Никита отвечал, со вздохом, толи о том, – не видит своего отца, толи жалея маму друга Гриши.

Немного посидев, поднялись, пошли работать к перекрёстку, где их товарищи трудились с раннего утра. Сейчас их очередь, машин мыть стёкла.

Когда темнеет, оставляют перекрёсток и, поделив полученные деньги, смотрящему оставив долю, расходятся все по дворам, чтобы спокойно покурить после работы, выпить пивка и лимонада, пока родители угомонятся, заснут, как дети. Они родителей жалеют, без повода не беспокоят.

По темноте работать им нельзя. Рассказывали, что крадут ребят, затаскивают в спецмашины, возят затем по городам, где заставляют нищенствовать их на паперти, в местах, народом полных. И, если что не так, ширяют дозу наркоты, чтобы потом всю жизнь оставшуюся, зависимыми были от иглы. Поэтому, на перекрёстке одни они, и не задерживаются.

Сегодня вечер был хорош сам по себе, прошёл недавно дождик небольшой и выручку со стёкол сняли классную. Один «крутой» им бросил целый стольник. За вечер каждому досталось по пятьсот рублей. На радостях купили банок пива – восемь, на брата по полбанки. Достаточно! Не жалко.

В квартире у Никиты свет погас чуть раньше, чем обычно. Немного было непривычно ложиться рано спать, но, делать нечего, ведь нужно маму уважать.

– Квартиру мать из-за меня не замыкает, – друзьям он объяснил, прощаясь, – вдруг что-то украдут воришки.

– Что красть? – спросил Ашот, смеясь с друзьями. – Мух, тараканов, крошки?

– К примеру, холодильник, телевизор и, мало что ещё, – ответил недовольно им Никита, и сразу же отправился домой, не ввязываясь в обсуждение вопроса.

Увидев худощавую старушку, между четвёртым-третьим этажём, сидевшую на краешке ступени, остановился.

Взгляд к полу обращён, казалось, – сидя спит она, или …. И, самым страшным для Никиты было, что не дышала. Это пугало. Никита слышал лишь о смерти, покойников не видел раньше.

Не зная, как тут быть и, делать что: бояться – вроде бы большой, держать браваду – ведь никто не видит. Остановившись рядом с ней, позвал тихонько:

– Спишь или померла? Бабуся!

Не шевелилась бабушка, не слышала, как будто вообще, слова. Он повторять вопрос боялся. Ещё немного подождав и, не дождавшись, что голову она поднимет, решился – до плеча дотронуться.

– Зачем старушку трогаешь, мальчишка? – услышал, сзади, чей-то голос тихий, казалось добрый, но с укором.

Никита, испугавшись, отскочил назад и, обернувшись, никого не видел.

– Наверно, померещилось, – подумал он, внимательно смотря по сторонам, боясь и, удивлённо, с долей интереса, осматривался изподлобья.

– Мерещилось, мерещилось, – услышал вновь тот голос, откуда непонятно.

– Какая чертовщина! Напасть! – в сердцах он возмутился. – Наверно, пить пиво нужно меньше, чтобы не слышать слов из ниоткуда.

Сегодня вечером впервые выпил он полбанки пива.

В ответ услышал тот же голос, повторивший:

– Какая чертовщина. Напасть…

– Кто ты? И где ты, говорящий? – спросил Никита, испугавшись.

– Кто ты…, и где ты говорящий – услышал он свои слова.

Никита выругался крепче: – Пошёл …. подальше! Не до тебя!

Ему ведь было не до шуток от жути пробирающей… Услышал, – голос, его пославший, повторяющийся.

– Что, испугался? – другой услышал голос.

– Да, с ним Никита согласился. Немного испугался, – ответил на вопрос.

– Не бойся, эхо говорило, – старушка успокоила.

– А здесь откуда оно взялось? Проснулась и заговорила?

– Ночная тишина – попутчик. Она меня и разбулила.

– А почему ты здесь одна?

– Тебе мешаю я?

– Нисколько. Спала здесь?

– Я устала, верно.

– Домой к себе ты не идёшь? Не хочешь? Наверно, поругалась?

– Да. Поругалась. Точно.

– Плохо.

– Что может быть хорошего?

– И будешь делать, что теперь?

– Не знаю. Немного отдохну, затем, куда глядят глаза, пойду. У каждого своя судьба, никто не знает до конца свой путь-дорогу.

– Так может, к нам пойдём, бабуля? Там отдохнёшь. – спросил Никита, прекрасно понимая, что предложение, хоть от души, – неправильное, вряд ли выполнит предложенное.

Кряхтя, старушка поднялась и, заглянув в глаза, погладила Никитку по спине. От этого контакта дрожь в теле Никиты пробежала, чуть не сгорел он от стыда, растёкся к кончикам ногтей ног, рук, стыд, словно кровь и пиво.