Геннадий Смирнов - Российский бутерброд

«Жаль только – жить в эту пору прекрасную Уж не придётся – ни мне, ни тебе».

Вдруг Михал Михалыч резко подался вперёд, оттолкнувшись от подлокотников кресла, молодцевато выбросил себя из-за стола и быстро, семенящими шажками двинулся по периметру полутёмного кабинета, выкрикивая в такт движению:

– Ну конечно! Так и есть! Те, кто в девяносто первом на баррикадах светлое будущее отстаивали, получили то, за что боролись, то есть вместо лучшего – как всегда. Так в своих рубашечках и остались. А другие, старые советские новыми русскими стали, но и им не спокойно. То отстрелят кого, то сверху наклонят при смене команды. Потому и тем, и другим чего-то лучшего, стабильного хочется. А для этого нового и стабильного уже и вертикаль с руководящей и направляющей выстроена. Даже кое-где ропот слышен. Ну чем не шанс?! И тут мои плакаты и убеждения прямо в масть! Прямо лакмусовая бумажка! – Всплыло как нельзя более уместное сравнение из его химического прошлого.

Продолжая измерять периметр, Михал Михалыч, уже зло посмеиваясь и покачивая головой, сухо сплюнул, давая выход первичным отрицательным эмоциям. Однако неприятный осадок всё ещё оставался и не позволял трезво оценить все плюсы и минусы его догадки. Поэтому, не стесняясь в выражениях, довольно громко, как на совещании с подчинёнными он выдал всё, что думал по этому поводу и об Иван Иваныче, и о его ближайшем окружении, не обойдя, на всякий случай, и политических Единоверцев.

– На вшивость проверяют!

Последовавший дальше не совсем нормативный монолог, по времени не уступающий выступлению в прениях на каком-нибудь высоком партийном форуме, принёс свои плоды и вернул Михал Михалычу способность объективно оценить прошедшую на высочайшем уровне встречу в контексте сделанного им заключения. А то, что это заключение правильно, не возникало ни малейшего сомнения. Окончательно успокоившись, градоначальник вернулся к столу и облегчённо, впервые, как ему казалось, за день, опустился в кресло. На этот раз он не обратил внимания на звук скрипнувшей под ним кожаной обивки, и не стал углубляться в аскетическое прошлое первых советских руководителей, а, будучи человеком практичным, сосредоточился на извлечении выгоды из недавней встречи. Именно выгоды, ибо сам того не желая Михал Михалыч оказал, по его мнению, немалую услугу Иван Иванычу и иже с ним, развесив по столице изображения того, кто до сих пор не даёт покоя ни своим противникам, ни своим сторонникам. Того, кто для одних является «эталоном» авторитарной деспотичной власти в нашей современной истории, а для других – эталоном порядка и процветания, организатором и вдохновителем всех наших побед.

– Ай да Мишка, ай да сукин сын! – Произнёс Михал Михалыч восторженным шёпотом. – Мало того, что помог молодёжи определить направление дальнейшего развития нашей суверенной демократии, понять, так сказать, будущий контур её политического тела, так ещё из-за своих, как оказалось, правильных убеждений, укрепился в вертикали. От такого неожиданного поворота событий он даже отбил ладонями на столе что-то вроде чечётки, в завершении которой, после похлопывания себя по груди согнул правую руку в локте и, ударив по внутреннему её сгибу левой рукой, с неописуемым удовлетворением послал «привет» лепному потолку кабинета.

– Если у них совесть, всё-таки, осталась, этой услуги они забыть не должны, – с надеждой подумал он и размяк в скрипящей коже антикварного кресла с намерением вздремнуть часок-другой.

Иван Иваныч, как только за ним закрылась дверь комнаты отдыха, намеревался хотя бы на пол часика окунуться в объятия Морфея, однако всё прочитанное в любимом им интернете, а главное, «разговор» с этим загадочным блоггером не давали покоя. Единственная положительная эмоция от результатов беседы с Михал Михалычем растворялась в этом виртуальном месиве как ложка мёда в бочке дёгтя. Да и насколько она положительная – думал Иван Иваныч, – надо ещё разобраться.

– Понятно, что этот старый пройдоха прекрасно понимает суть нашей, так сказать, суверенной демократии и поддерживает её лишь потому, что она суверенная, то есть такая, какой Мы её объявим. Он прекрасно осознаёт, что укрепление вертикали автоматически укрепляет и его власть и готов эту вертикаль всячески поддерживать и оправдывать, и его слушают, и ему верят. С одной стороны это хорошо. Но с другой… при его некоторой непредсказуемости и, в последнее время, попытках быть излишне самостоятельным – преимущество весьма сомнительное. Куда его занесёт при головокружении от успехов в хозяйственной деятельности? А некоторые такого рода головокружения уже наблюдаются. Втемяшил в голову, что народ за него горой встанет, если что. Чуть не удельным князем себя уже чувствует. Победу руководящей и направляющей нашей силе на выборах обеспечил и решил, что теперь всё можно. Не понимает, что ли, кто в доме хозяин? Хотя может это и не совсем для всех ясно. Тьфу ты, чёрт, уже и я сам согласен с этой бредятиной?! Нет, хватит, надо что-то делать! Все что-то делают. Один под маркой заботы о жителях столицы весь город перерыл, а что не успел – друзьям и родственникам в концессию передал. Так и этого мало. Уже в Севастополе распоряжается. Но все считают, что делает для народа много, не щадя живота своего. Другой, как из своего кошелька, бюджетные «бабки» направо и налево раздаёт. Не государство, а Он выделил то пострадавшим, то тем, кто только ими ещё собирается быть, а то и просто так, на всякий случай. Неважно, у кого отняли, но дал Он.

Неужели мало того, что я объявил и наметил? Сколько всего должно быть сделано! Где благодарность?! Сами ничего не хотят делать, топят все полезные начинания в болоте бюрократии, заигрывают мои идеи и выдают их за свои. Оборзели до такой степени, что моё слово для них не закон, не гранит, не бронза, не золото, не указ! Разгоню всех к чёртовой матери! – Выкрикнул он так громко и уверенно, что со стороны действительно можно было подумать, что все вышеозначенные угрозы неизбежно и немедленно будут воплощены в жизнь. Ещё действительно полагая, что всё это может материализоваться, Иван Иваныч живо представил как он собственноручно, без какого бы то ни было компьютера, почти обычным перьевым MONT BLANCом чернилами чёрно-голубого цвета, на бланках Указов решительно вершит судьбы надоевших своим бездействием или противодействием, чиновников.

Обида от неадекватной оценки его деятельности и невозможности, по тем или иным причинам, реализовать свои прожекты, а также внезапно пришедшее к нему осознание того, что простым росчерком пера он может в одночасье решить все проблемы, настолько овладели Иван Иванычем, что он был готов тут же вернуться на рабочее место и покончить со всем этим бардаком раз и навсегда. И вот он уже опёрся левой рукой о подлокотник стилизованного под Людовика XIV итальянского дивана, чтобы встать. Окинул взглядом помещение, как если бы прощался с ним навсегда и вдруг с ужасом, всеми клеточками своего организма ощутил вокруг абсолютную пустоту, поглощающую и стены, и мебель, и даже приглушённый электрический свет от энергосберегающих лампочек. Ощущение безысходности и фатальности обстановке придавала космическая тишина, которая раньше расценивалась как великое достижение в деле оборудования специальных помещений в главном здании страны. Может быть, её основная ценность состоит как раз в том, что заставляет иногда взглянуть на окружающую действительность не сверху, а со стороны, позволяя увидеть в ней самого себя? И он увидел. Один одинёшенек среди бескрайнего поля и ветряных мельниц с вращающимися в разные стороны лопастями, несмотря на ветер постоянного направления.