Александр Викорук - Настигнутые коммунизмом. Роман

– А ведь это я мог быть на твоем месте, – сказал задумчиво Марков, – а ты там, на помойке. Известный тебе ублюдок так и говорил мне: сгинешь на помойке. Наверное, и тебе говорил? Или ты сразу согласился?

Селин промолчал, в глазах его появилась тревога и озабоченность, зрачки расширились, и в них всколыхнулась волна ужаса. Вадим Андреевич ощутил прилив страха.

– Двоих бы, конечно, не выпустили, – задумчиво сказал Марков. – Устроили бы что-то вроде соцсоревнования. Как думаешь, в каком виде спорта?.. Наверное, в подлости. – Вадим Андреевич рассмеялся. – Представляешь? Два интеллектуала, писателя, стараются, слюну собирают, чтобы посмачнее плюнуть в ближнего, память напрягают, чтобы гадость похлеще про друзей вспомнить да благодетелей порадовать. А самый способный – присочинил бы, наврал. Ведь сочинители же! «Над вымыслом слезами обольюсь», – продекламировал Вадим Андреевич. – Ты же говорил мне, что я талантливее тебя? Смог бы ублажить начальство. Вполне!

Вадим Андреевич встал, сделал пару шагов по комнате, разглядывая обстановку, картинки на стенах, глянул в окно, раздвинув легкую кисею занавесок.

– Это все могло быть моим, – сказал он. – Машина, квартирка, профессорская должность, девчонка эта.

– Хочешь, я заплачу тебе?

– А сколько ты мне заплатишь? – поинтересовался Вадим Андреевич.

– Ну, тысячу франков…

– Знаешь, у нас в группе почти все специалисты в ценах. На кассетный магнитофончик хватит. Ладненько.

– Ну, давай – пять тысяч.

– Уже лучше, на хороший цветной телевизор. Возьму в охапку и попру в Москву, в свою конуру. Буду в цвете смотреть про успешное строительство коммунизма на помойке. Чтобы не вспоминать, что живу впроголодь, жена от переживаний заболела и умерла, что детей нет… А сколько эта кроватка стоит? – Вадим Андреевич кивнул на двуспальную кровать с высокой спинкой, с накинутым небрежно ворсистым покрывалом.

– За четыре тысячи, – буркнул Селин.

– Неплохо. Значит, за покойницу жену, за не родившихся детей. Ты хоть понимаешь, что ты их сожрал?

– Столько я не могу тебе заплатить.

– А если я найму корешей. Дом заложишь, от квартирки откажешься, от любовницы. Они ведь как бы у меня украдены, машину продашь. Неплохо?

– Прилично, – согласился Селин. – Только ты ведь не возьмешь… А если возьмешь, потом еще захочешь. Это затягивает.

– Что это?

– Франки, доллары… и чем больше, тем сильнее тянет.

– Они не только тянут, они и жгут.

– Притерпелся.

– У меня друг был, – сказал Вадим Андреевич, – с собой покончил. Да ты его знаешь, Есипов. Его насквозь прожгло… А если бы я на себя руки наложил? Обстановочку ведь создали вполне благоприятную. Как тогда?

– Он же умер, спился? – удивился Селин.

– Деликатен слишком оказался, – хмуро сказал Вадим Андреевич. – Способ такой выдумал, чтобы от естественной смерти не отличить. Наверное, не хотел родственников пугать. Хотя… он же этим и палачей своих от угрызений совести избавил. Во как! Разница есть? Одно дело я, допустим, тихо загнулся на подушке. Ну, и концы в воду. Другой оборот, если затянулся бы в петле. Тут уж на полразговорца хватило бы. По старой памяти, может, и пресса западная помянула бы. Мол, давняя жертва тоталитаризма повесилась, не выдержав тягот преследований. А ты бы, лежа в этой кроватке, в газетке прочитал, заскрежетало бы, аппетит на завтрак испортил бы тебе.

Селин с унынием вздохнул.

– Кстати, – вспомнил Вадим Андреевич, – впрочем, почему кстати? Сынок Есипова тут, ты его тоже знаешь, – язвительно искривил рот Вадим Андреевич.

– Знаю, звонил, – произнес Селин. – В займы просил.

– И дал?

– Дал.

– Сколько?

– Десять тысяч франков.

– Ого-о!.. А ведь не отдаст, скотина, – захохотал Марков.

– Не отдаст, – спокойно согласился Селин.

– Ну, тараканы!.. Получается, что-то вроде дани собирает?

– Получается… не он один.

– Димка Есипов написал в записках своих, – вспомнил Вадим Андреевич, – что есть в человеке орган – совесть. Не у всех. Она может человека до самоубийства довести, если жизнь не совпадает с совестью. А мы живем только потому, что у нас этот орган атрофировался.

– Ты просто голоден, – Селин поднял голову и мрачно посмотрел на Вадима Андреевича. – Накормили бы тебя, пригрели, рюмашку водочки поставили бы – и нет твоей суеты. В гэбэ все-таки дураки сидят. Подкинули бы тебе работенки, ты бы насытился – и конец разговорам… Здесь я это понял. – Селин откинулся на спинку кресла и закрыл глаза. – Жратвы полно, по видюшнику киношку любую, баба нужна – пожалте. И никаких вопросов и криков. Прислушаешься: только чавканье да чмоканье. За деньги и ради денег можно все.

– И мир состоит только из прохиндеев, более или менее талантливых, – с иронией заметил Вадим Андреевич. – А идеал для подражания – Валерка Есипов.

– Поди да убедись, – пожал плечами Селин.

На минуту воцарилась тишина. Вадим Андреевич снова сделал несколько шагов по комнатке, нечаянно зацепился ногой за легкий деревянный стул с желтым сетчатым сидением. Стул с грохотом упал.

– Пятьсот франков, – проговорил Селин.

Вадим Андреевич наклонился, поднял стул и поставил в сторону и, отдышавшись, сказал:

– У меня последнее время ощущение, что скоро умру. Иногда проснусь – и накатывает: холод, пелена тьмы, мысль, что умру. На фронте такое было. Ты должен знать. Вот и у меня… Поэтому и ухватился за идею приехать сюда. Часто думал об этом. Тянуло. А тут взялись организовать. Почему-то должен был увидеть тебя. Не знаешь, почему? – спросил Вадим Андреевич и увидел, что Селин побледнел, лицо его стало неприятно серое. – Все-таки судьба свела нас не ради пустяка. С той поры вон как вас перекрутило… Да, вспомнил, – оживился Вадим Андреевич. – Ублюдок этот, Валерка, мне свои версии смерти Христа рассказывал. Что расчет все. Или Христос, или его ученики что-то вроде спектакля специально придумали да хотели поживиться на нем. В общем, чушь в стиле стукача. Так вот, уверен, что Христос чувствовал и предвидел смерть и знал, что это очень важно. Я тоже чувствую. Конечно, не сравниваю себя с ним. Но, может, так наступает у каждого, словно предупреждение, напоминание. О чем?.. Надо понять.

Вадим Андреевич остановился у окна. В разрыве облаков мелькало весеннее голубое небо, казалось, ветер нес тепло, яркий свет жаркого солнца.

– В общем, ладно. Свиделись и все. Пойду я.

Вадим Андреевич отказался от предложения Селина подвезти его к гостинице. Они сухо попрощались. В одиночестве Вадим Андреевич спустился вниз и вышел на улицу.

Довольно долго он брел к гостинице, разглядывая чужой город, чужих людей… Больше он не звонил Селину и не думал о нем.

Оставшиеся дни до отлета в Москву пролетели мгновенно. На аэродром Марков ехал, стараясь отъединиться от болтовни туристов-попутчиков, больше молчал и с печалью осознавал, что возвращение похоже на погружение в тягостную и тяжелую трясину.