Олжас Жанайдаров - В середине дождя. Роман

Сергей любил выступать на всяческих межвузовских конференциях. Неудивительно – он обладал даром красноречия. Он никогда не готовил свою речь, а выступал экспромтом. И каждый раз у него это получалось блестяще. Сергей говорил, что ораторские способности ему передались вместе с генами отца-дипломата.

– На самом деле, я многим обязан своим родителям, – сказал он как-то мне. – Я прекрасно осознаю, что мне во многом повезло. Я рос, не зная нужды. У меня всегда был выбор. И именно поэтому я требователен к себе. Я понимаю, что сам в этом мире толком еще ничего не добился. Просто судьба уже в самом начале выдала мне щедрый аванс.

Сергей был верующим человеком. Он не любил распространяться на эту тему, но я знал – для него не стоит проблема веры или неверия. Он в Бога верил и Бога принимал.

– Это очень просто, – сказал Сергей. – Я никогда не спорю о его существовании. Если кто-то требует доказательств – это его проблема. Скажу больше – никаких доказательств в полном смысле этого слова не существует.

– И все-таки ты веришь?

– Да. – Он на мгновение задумался. – Если бы все люди были слепыми, могли бы они доказать существование солнца?

Я пожал плечами.

*

Думая над своими двумя знакомыми, я каждый раз находил в них что-то общее. Иногда мне казалось, что они слеплены из одного теста. Как алмаз и графит, они имели в своей основе одну химическую формулу – именно эта формула и влекла меня к ним. При этом сложись обстоятельства иначе, они могли бы поменяться местами: Сергей стал бы немногословным и самодостаточным циником, а Вадим – общительным организатором, гордостью института.

Со временем мне стало чудиться в этой диалектике характеров что-то более глубокое. В Вадиме я видел стремление к чему-то темному и дурному, в Сергее – к светлому и позитивному. Но кажущийся естественным вывод о том, что таким образом Сергей лучше Вадима, у меня никак не получался. Они оба на тот момент были мне интересны и в чем-то близки. Часто и в Вадиме, и Сергее я узнавал собственные черты. Все это рождало странное противоречие в моей душе: разговоры с каждым из них воспринимались как общение с ангелом и демоном – и тот, и другой будто бы склоняли меня на свою сторону. Внешнее же различие Сергея и Вадима словно подтверждало эту мысль: темноволосый и смуглый, с черными, как смоль, глазами Вадим и голубоглазый Сергей, светловолосый, с бледной кожей.

При этом их сложно было представить вместе. Дружеские отношения у них вряд ли бы сложились. Их, как две однополярные магнитные частицы, оттолкнуло бы прочь друг от друга.

*

У героя одной из тех многочисленных книг, которые я тогда читал, была привычка все на свете переводить в численный эквивалент. Когда герой ехал на электричке, он подсчитывал количество пассажиров, когда поднимался по лестнице – число ступенек. Он знал, сколько сигарет он выкурил и сколько половых актов совершил. Таким способом он постигал свой raison d`etre – «смысл жизни». Ему казалось, что числами, в силу их правильности и неизменности, легче всего объяснить окружающий мир.

*

До того, как в первый раз встретиться с Аней, я послал ей 27 писем и получил в ответ 28 писем.

На улице таял мартовский снег, блестели лужи-зеркала, с крыш свешивались сосульки, – а я, придя домой из института, первым делом включал компьютер и проверял свою почту. Получив письмо от Ани, я читал его быстро, наспех – словно странник, который измучен жаждой и пьет жадными глотками воду. Затем переодевался, обедал, возвращался к себе в комнату и читал письмо повторно – уже медленно, наслаждаясь каждой строчкой. Я перечитывал его три или четыре раза. Писал ответ не сразу – весь следующий день, в институте и дома, только обдумывал свое письмо. И лишь вечером садился писать.

У нас с Аней сразу же, сам собой, сложился определенный график переписки. Как правило, мы писали друг другу через три дня на четвертый. Получалось, что два дня каждый из нас ждал письмо, и два дня каждый из нас обдумывал ответ. Мы соблюдали строгую очередность; а я незаметно для себя стал жить от письма до письма. Кажется, так рождается привязанность – когда соединяются привычка и ожидание.

*

Когда люди знакомятся на улице, они оценивают друг друга по внешнему виду, жестам, голосу. В этой оценке задействованы все пять органов чувств. Так складывается впечатление о человеке и его характере, и соответственно строится отношение к нему.

У нас с Аней все было не так. Свое первое впечатление о ней я черпал из писем. Я собирал по маленьким кусочкам Анин образ, как паззл. Письма тоже могут быть живыми. Даже если они – электронные.

У писем Ани было несколько особенностей. Так, она очень любила постскриптумы: в конце Аня обязательно ставила хоть одну приписку. Она говорила, что постскриптум в каком-то смысле символизирует надежду. «Я не люблю заканчивать письмо обычными прощальными словами. Будто закрываешь дверь. Постскриптум – это мостик к следующему письму. Я люблю оставлять дверь приоткрытой».

В многоточии Аня всегда ставила лишь две точки. Казалось, что она все время забывает поставить последнюю точку – или ей просто лень это делать. Как-то я спросил у Ани об этом. «Ты ограничиваешься двумя точками в многоточии специально или по небрежности?» – написал я. «О, это давняя история, – отвечала Аня. – Я так печатаю, а точнее, пишу еще со школы. Необычно и оригинально. Я и название новому знаку препинанию придумала – „недоточие“. А вот моя учительница по русскому языку моих пунктуационных забав не понимала – она была очень въедливой и строгой. И даже порой снижала из-за этого отметки. Но себе я так и не изменила».

*

Мы обсуждали книги, музыку, учебу. По большому счету, что именно обсуждать, нам было не важно. Радовал сам факт переписки. Нет ничего приятней, когда открываешь свой электронный почтовый ящик, а там – «У вас одно новое письмо». Это как мороженое в морозильнике.

Первым делом я спросил Аню про те фотографии, которые попали ко мне столь странным образом. Мне было интересно, где, когда и кем они были сделаны.

«Снимки сделаны в прошлом году, в конце октября, – написала Аня. – На первой фотографии, как ты, наверно, догадался, я стою у Медного всадника. Тогда ветер сильный поднялся – всю прическу мне сбил. А вторая фотка – одна из моих любимых. Снята она неделю спустя. Это Летний сад после дождя. Кем снято? А кем снято – не важно. Совсем не важно».

Через некоторое время я попросил у Ани еще фотографий. В ответном письме она прислала мне три снимка. «Это мои любимые. Самые любимые. Хотя в большинстве случаев на фотках я себе не нравлюсь. Скорее всего, потому, что прекрасно вижу все свои недостатки. Ну, да ладно».