Александра Глазкина - Заклинатель книг. Роман для книгочеев

Позже, когда наше общение с Саймоном станет более доверительным, он объяснит мне, почему его произведения отправлены в изгнание.

– Лучшая книга всегда та, что пишется сейчас, – скажет он, – Когда текст закончен, для меня это – пройденный этап, к которому не хочется возвращаться, как к изжившим себя отношениям. Можно с теплотой вспоминать прошлое, но нет ни малейшего желания вновь погружаться в эмоции. Мне всегда кажется, что книга могла выйти лучше, я нахожу нестыковки, опечатки, погрешности в сюжете. Мучительно и больно понимать, что произведение уже издано, и ничего не исправить. Поэтому я стараюсь убрать свои книги с глаз долой и сосредоточиться на новом тексте.

Но до увлекательных разговоров о творчестве было еще далеко, и пока я продолжала с интересом осваиваться в доме. На третьей стене кабинета висела картина, классический пейзаж, и многочисленные грамоты, свидетельства престижных литературных премий. В отличие от рядов изданных книг, документы, не раздражая, подпитывали писательскую веру Саймона.

Всю четвертую стену занимало окно с видом на реку. Все сдержанно, лаконично, выдержано в спокойных тонах. Не знаю, досталась ли Саймону эта обстановка от прежних хозяев или он переделывал все по своему вкусу, но кабинет как нельзя более подходил для сосредоточенной работы мысли.

Несмотря на то, что Мила Сергеевна производила впечатление фанатичного любителя чистоты и порядка, в доме царил живописный хаос, подчеркивающий полноту и насыщенность повседневности его обитателей. Личные вещи домочадцев жили своей жизнью и перемещались по комнатам. Дождевик Сабрины, небрежно переброшенный через перила лестницы. Семейство плюшевых медведей Илоны, устроившихся под столиком в гостиной. Стопка журналов, выписываемых Саймоном, на полу у кресла. Все убиралось лишь по доброй воле ее владельцев. Я знала, если вечером оставлю книгу на веранде, там же ее и найду утром.

Мила Сергеевна заботилась об уюте. В каждой комнате в красивых вазах стояли свежие цветы, ковры регулярно пылесосились, посуда за стеклом старинного буфета сияла в лучах солнца. Буфет, наряду с плитой, занимал особое место на просторной кухне. Именно такой шкаф, должно быть, описывал Андерсен в своей сказке, с резными дверцами, украшенными изображениями птиц, веток и лесных зверей. На плите же вечно что-то булькало и кипело, распространяя вкуснейшие запахи по всему дому. Кстати, на отдельном кухонном столике всегда стояла корзинка со свежей сдобой и тарелочки с орешками и фруктами, так что желающие могли утолить голод между трапезами, не отвлекая Милу Сергеевну от готовки.

Не менее живописно выглядела и гостиная, отделенная от столовой лишь небольшой аркой. Вечерами здесь собиралась вся семья, чтобы посмотреть фильм или просто почитать, время от времени обмениваясь впечатлениями. Даже Мила Сергеевна оставляла недомытую посуду. Даже Анжела выбиралась из надежной уединенности своей спальни, хотя, в основном, молчала и слушала других.

Огромный угловой диван, весь закиданный пестрыми подушками, тянулся вдоль двух стен. Кресла в том же стиле, журнальный столик, телевизор, камин. На стенах висели прелестные вышитые картины в простых рамках. Те же цветочные мотивы были вышиты на фартучках и жилетках плюшевых медвежат. Я в вечерних чтениях участия не принимала, меня никто не пригласил, а напрашиваться было неловко. Пару раз мне показалось, что Саймон колеблется, сталкиваясь со мной в коридоре, но он ничего так и не сказал. Он вообще вел себя немного странно. Общаясь, шутил и с удовольствием размышлял о творчестве, а потом вдруг резко обрывал сам себя, будто спохватывался, что нарушил дистанцию. Я пока не очень понимала, с чем связано подобное поведение, поэтому решила не обращать внимания. Должны же быть у творческого человека странности?

Остальные комнаты, в которых мне удалось побывать, были устроены по вкусу хозяев: музыкальные постеры у Сабрины, лоскутное одеяло на кровати и вязаные салфетки на тумбочке в комнате Милы Сергеевны. В комнату Анжелы мне заглянуть пока не довелось, но я легко представила себе, что вместо книжных полок там вешалки с одеждой, столик уставлен духами и кремами. Впрочем, одергивала я себя, слишком мало я ее знаю, чтобы делать поспешные выводы. Просто не переставала удивляться, насколько не смотрится она рядом с Саймоном. Весьма странно, Саймон не был похож на человека, который выберет жену, польстившись лишь на эффектную внешность! Он любил, когда ему внимали, разделяли его пристрастия и увлекались тем, что ему интересно. Что связывало его с такой ограниченной особой, как Анжела (кроме плотского влечения, конечно) оставалось только гадать! И уж, конечно, моей главной претензией к этой тихой женщине было ее абсолютное равнодушие к дочери.

Владения самого юного члена семьи Черновых вызывали во мне одновременно и болезненные воспоминания, и восторг. Принцессе Илоне была выделена огромная комната, разделенная на две зоны, спальню и место для занятий и игровую, где безраздельно царствовали плюшевые медведи и куклы. Среди книг в ее уже внушительной библиотеке преобладали различные издания о растениях и животных. Как я узнала позже, Илона была большой любительницей живности. Помимо черепашки под ее опекой находились два кота, канарейка и собака, с которой я так удачно разминулась в первый вечер. Огромного черного пса звали Баск (сокращенно от Баскервилей). Днем он обитал во дворе, который, как выяснилось, принадлежал отсутствующему пока Матвею. На ночь калитку открывали, и пес свободно бегал по охраняемой территории. Именно Илона познакомила меня с псом, чтобы он привыкал и признал меня за свою. Глядя, как она кладет кусочки булочки прямо в его огромную пасть с внушительными клыками, я сдерживала порыв, чтобы не схватить девочку в охапку и не оттащить подальше. А малышка лишь смеялась.

– Ты не должна бояться, – назидательно говорила она мне, – собаки это понимают и сердятся.

С каждым днем все больше привязываясь к девочке, я невольно обращала внимание на то, как ведут себя с ней родные. Мила Сергеевна, как я уже отметила, была слишком занята, чтобы уделять девочке много внимания. Но внучку она любила, всегда жалела и щедро снабжала плюшками. Анжела дочке внимания уделяла мало, лишь иногда позволяла той поиграть в своей комнате, но быстро провожала под предлогом головной боли, очевидно, надуманной. Ритуал же сказки на ночь принадлежал Саймону. Днем он был слишком занят творчеством, чтобы видеться с Илоной, но вечером всегда уделял ей время. Любимой игрушкой девочки была прелестная мышка явно ручной работы с вышитыми цветочками на ушках и подоле платья. С ней Илона не расставалась ни на минуту, и, как я узнала позже, именно мышка была главной героиней сказок, которые Саймон сочинял для дочери перед сном.