Алексей Агапов - Три рассказа на восточную тему

Лао Ли наносил свои визиты в больницу каждый день. Если у Пшеничного уже были посетители, китаец садился в угол и терпеливо ждал своей очереди; племянника с собой больше не приводил, ссылаясь на большую занятость Сяо Ли в Яме, но всякий раз передавал от него фрукты и пожелания к выздоровлению.

К этому времени Яма уже полностью была китайской. Почти сразу после того как Лао Ли начал исполнять сторожевые обязанности, китайцы один за другим стали появляться на рынке; Сяо Ли был среди них далеко не первым. Поначалу их можно было застать только за самой низкой работой – уборка мусора, погрузо-разгрузочные дела. Всего два-три человека, возможно, больше: на лицо они все одинаковые. Впрочем, уже скоро стало очевидным, что китайское население Ямы растёт: торговые места, принадлежавшие ещё недавно круглолицым славянским бабам или улыбчивым мужчинам с кавказской небритостью на лице, медленно, но верно стали переходить в руки китайцев. За несколько лет третья часть лиц, зазывавшая покупателей к своему прилавку, имела жёлтый оттенок кожи и азиатский разрез глаз, а когда китайцев стало примерно половина всей Ямы, коренные обитатели рынка ушли с него одним разом, как евреи из Египта. Обетованную землю они нашли в закрытых помещениях торговых центров, которые с приходом нового века начали активное освоение рабочих площадей обанкроченных госпредприятий города. Редко кто задерживался на новом месте подолгу, вывески над бутиками меняли одна другую с предсказуемым постоянством. Яма напротив – продолжала стабильно функционировать, в ней образовался определённый порядок, который китайцы умело поддерживали, не нуждаясь больше в помощи своих прежних покровителей. Крепкие молодые люди, успевшие к тому времени заработать в своих кругах надёжную репутацию, естественно, не собирались просто так отдавать лакомый кусок, который курировали с самого момента его появления. Однажды в Яме случился погром, затем ещё один, а ещё чуть позже – пожар; были погибшие, конечно, все китайцы, но беспокоиться по их поводу, как и выяснять причину возгорания, никто не стал. В последующие несколько дней в разных районах города и вне его пределов все старые хозяева Ямы были найдены мёртвыми. Двух Пшеничный видел во время прохождения следственной практики, тогда он ещё был студентом: тела чистые, признаков борьбы или насильственной смерти нет, смерть наступила вследствие остановки сердца. Все, конечно, знали, что без китайцев не обошлось, однако никаких улик против них не было.

Большого резонанса среди простых горожан эти события не получили – неделю походил разговор и затих, зато во властной среде произошедшее вызвало немалое беспокойство: два трупа на момент их обнаружения числились депутатами Городского собрания. Чиновники будто теперь только заметили, что прямо у них под боком, – и не под боком даже, а в самом боку, прямо в печени, – выросла большая злокачественная опухоль, которая успела к тому моменту пустить метастазы на близлежащие территории. Для китайцев Яма стала не просто рынком, но поселением – этнически замкнутым, обособленным культурно и накрепко вросшим в окружающий экономический ландшафт. Заложенная ещё адмиралом Чжэн Хэ традиция экспортировать семена Срединной Империи во внешний мир пережила века. Однако, умея поставить цель, великий евнух не разбирался в средствах. Ребёнок иных традиций, адмирал очаровал Императора величием идей и размахом своих проектов – семь походов к чужой земле бросили первые зёрна риса, молодые побеги которого до сих пор шепчут имя Чжэн Хэ на ветру. Лёгкая удача разжигает азарт, но его огонь ослепляет – адмирал так и не смог понять, что Империя, чтобы расшириться, строит стену, а будущее приближает, бездеятельно сидя на берегу реки. После смерти адмирала Золотой Флот был обречён. Время, а не человек движет историю – придворные мандарины знали об этом. К чему строить громадные корабли, к чему тратить огромные средства на их содержание? Белые варвары сами обо всём позаботятся, нужно только дать им чуть больше времени. Что значат какие-то сотни лет, если твоя мысль обнимает тысячелетия?

Возможно, кое в чём придётся им подсказать – белые варвары не всегда бывают сообразительны. Но всегда активны. Они уверены, что земля вращается только их усилием; видеть, слышать и знать только себя – их традиция. Исключительна только белая раса, остальные – всего лишь тля, обитающая в колониях, где ей позволено трудиться на благо белого человека. Хозяин мира, кривыми своих маршрутов многократно пересекавший земные меридианы, он не приобрёл, однако, хоть сколько-нибудь ума и ясного видения, не научился манерам, умея лишь имитировать их в подходящий момент, остался варваром; униженная военным поражением Императрица Ци Си помнила об этом, когда приказала убрать и спрятать ценные вещи из приёмных покоев. Можно ли иметь другое отношение к тем, кто возомнил себя творцом сущего, но чьи желания, поступки и мысли низменны, малы и сиюминутны? Наловчившись мерить шагами пространство, белый варвар понятия не имеет о времени. Когда ты сидишь внутри шара, ты не знаешь, что находится снаружи.

Существованием белых варваров движет патологическое недовольство окружающими условиями. Неустроенность, впитанная ими ещё в материнской утробе, заставляет быть изворотливыми – чтобы обеспечить себе необходимый комфорт. Белый варвар верит, что только затем он и появился на свет, чтобы сделать в нём перепланировку. Он не верит, что жизнь будет продолжена без него, поэтому свою занимает поиском смысла и стремлением к идеалу, путь к которому определён и распланирован – это заменяет простое удовольствие от самого процесса жизни. «Вы любите подводить итоги и хотите видеть результат. Вы всегда ставите перед собой конечную цель, но совершенно не думаете о том, что будет дальше. Вы не понимаете, что нельзя идти к идеалу, можно только уйти от него,» – так однажды Пшеничному сказал Лао Ли. Он умел ждать, умел затаиться до времени, будто клещ в анабиотическом сне ожидает случайного грибника, чтобы вместе с ним выйти из леса в окружающий мир. Он помнил всегда о том, кто он есть, и был только одним среди многих. И вот – жёлтая опухоль начала расползаться по земле, встраиваться в чужую систему, чтобы продолжить в ней своё существование. Осознав угрозу, англо-французские колонизаторы предприняли попытку интенсивной терапии: опиум – доступное средство, но главное – весьма эффективное. В первый момент казалось, что опухоль отступила, но враг оказался сильнее – мутировал, приспособился. Повторная инъекция не помогла.

В начале XX века американское правительство, в надежде оградить собственный организм от болезни, запретило иммиграцию китайских переселенцев. Что это могло решить? Китайцы давно уже имели собственный квартал в Сан-Франциско. Китайский причал, Улица танских людей – так они это называют сами. Такие улицы прочно вросли в планировку многих городов мира. При этом не важно ни социальное, ни политическое устройство заселяемых городов; главное – чтобы здесь была жизнь, в которую можно встроиться. В быту китайцы неприхотливы и могут приспособиться к любым условиям внешнего мира, поэтому их можно найти не только в близком Бангкоке или мягком климате Калифорнии, но и в коммунистической Гаване, в свободном Париже, в облюбованном капиталом Лондоне или на советском Дальнем Востоке… Маньцзы, или «бродяги», как их называл Пржевальский, населяли Приморье и Уссурийский край ещё до их присоединения к Российской Империи. По итогам Пекинского договора традиционное население, вытряхнутое из шёлковых складок Срединной Империи, рассеялось по этой земле, которую продолжало считать своей. Чуть позднее восстание дунган обеспечило китайский посев Средней Азии – восточные стройки и золотые прииски привлекали рабочую силу. Власть на местах скоро осознала необходимость создания резерваций, куда можно было компактно разместить китайское население, однако рассыпанную крупу нелегко собрать обратно в мешок. Дальневосточные маньцзы трудно поддавались переселению и успешно обходили предписания власти даже после чумы конца 1890-х годов. Впрочем, восстание боксёров и смежные события дали активное становление чайна-таунов Русской Маньчжурии. Владивостокская Миллионка была лишь одним из первых таких районов, которые быстро начали распространяться по всей Российской Империи с началом Первой мировой войны. Дешёвая рабочая сила была востребована при строительстве железных дорог и вырубке леса. Эта же сила, распространившись через Дальний Восток в Сибирь и в Европейскую часть России, влилась в ряды Красной Армии, когда того потребовала революция. После окончания Гражданской войны китайцы снова рассеялись по разным частям страны, образовывая новые этнические поселения в городах Советской России. Пшеничный знал об этом из рассказов своего деда по материнской линии, проведшего довоенную молодость в Новосибирске, откуда был родом его отец. Аркадий Изосимович любил рассказать внуку что-нибудь из собственного детства, в котором, по его словам, было много драк с Закаменскими хулиганами, конопляного масла, строек и китайцев, которые выращивали огурцы, торговали на улицах пирожками и держали прачечные.