Виктор Гришин - Там, где сходятся меридианы

– Одевайся, иди завтракать. Скоро поедем.

На немой вопрос Данилки монах пояснил:

– Поедем в новый монастырь, брат. – Потом спохватился: – Тебя звать как, отрок?

Данилка назвал себя.

– Данилка? Даниил, значит. Это хорошо. Как князя Московского. Знал такого? – почему-то обрадовался священник.

Данилка покраснел. Вопрос напомнил ему о школе. А он не был в ней давно. Его настроение не скрылось от священника.

– А меня – отец Владимир. Тоже княжеское имя. Был такой князь на Руси. Еще Русь крестил, – добавил.

Данилка слушал его и, незаметно для себя, нахохлился. Он забыл про школу, а священник помимо его воли влез к нему в подсознание и разбудил больную точку. Почему? Сто тысяч «почему» роилось в голове мальчишки. Почему школа быстро поляризовалась на бедных и богатых? Почему многих детей стали возить на машинах, а Данилка шел в школу, забыв про завтрак? Священник уловил настроение мальчишки и, хлопнув его по плечу, сказал:

– Ничего, Даниил.

Данилка вздрогнул. Никто его еще так не называл.

– Все образуется. – Помолчав, добавил совсем другим тоном: – Иди ешь, – и слегка подтолкнул мальчишку.

– Документы у тебя какие-нибудь есть? – крикнул отец Владимир вдогонку.

Данилка отрицательно покачал головой. Не было у него документов. Да и какие могли быть документы у беспризорного мальчишки с улицы Зеленой в лихие девяностые годы, когда не только дети, взрослые забывали себя.

– Забыл спросить фамилию, – вспомнил священник. Как же обращаться в милицию, чтобы ретивые стражи порядка не обвинили его во всех грехах? – Схожу в школу, – решил он.

Данилка тем временем наворачивал вкусную кашу, которую ему заботливо подкладывала повариха. Ее здесь просто звали баба Надя. Видя, как мальчишка тщательно вытирает тарелку корочкой хлеба, баба Надя отошла к печи и незаметно вытерла глаза платком. Безошибочным материнским чутьем она поняла мальчишку, как он настрадался, и не смогла сдержать слез.

«Господи! Видишь ли ты! Слышишь ли ты! Что же такое делается! – взывала она к хмурому Спасу, что размещался на кухне в красном углу. – Что делается в некогда благополучной стране! Стране счастливого детства, когда слезы ребенка рассматривались как ЧП», – думала баба Надя.

Неужто за такое будущее погиб ее отец, ушедший в народное ополчение и сложивший голову в Долине Смерти. Она, Надюшка, после семилетки ушла на рыбозавод, чтобы помочь матери поднять младших. Голодно было, но не холодно. Не было брошенных детей. Искали родственников. И не было случая, чтобы оставшиеся в живых родные не приютили сироту. А сейчас! Что случилось со страной? Что за напасть настигла ее через семьдесят лет Советской власти. Что за оборотни пришли к управлению! Много мыслей роилось у бабы Нади, много. Она, пригорюнившись, по-старинному приложив ладонь к щеке, смотрела на изголодавшего пацаненка.

– Мать-то у тебя где? – спросила она, когда Данилка умял вторую тарелку каши и сыто откинулся на спинку стула.

– Не знаю, – послышалось в ответ.

– Как не знаю, куда она делась? – не сдавалась баба Надя.

– А так, не знаю, – буднично произнес Данилка. Потом добавил: – Спилась.

Баба Надя охнула. Что угодно она могла услышать от мальчишки, но чтобы такое… Спилась женщина! Спилась мать и оставила ребенка. Такое русской женщине не могло придти в голову. Данилка тем временем шумно пил сладкий чай.

– Так дом-то у тебя есть? – обреченно спросила она.

– Не-а, – как-то просто ответил Данилка, дотягивая сладкий чай из блюдечка.

Баба Надя вздрогнула: уж очень он напомнил ей своих внучат, которые сейчас жили в средней полосе.

– Как это нет? – строго спросила баба Надя. – Ты где же раньше жил? – Не отставала она.

– Да здесь, на Зеленой, – нехотя ответил мальчишка.

Он задумался о чем-то своем и разглядывал блюдце. Баба Надя житейской мудростью поняла, что больше ни о чем его не нужно расспрашивать. Этот мальчонка с удивительно прозрачными голубыми глазами хлебнул столько, что не каждому взрослому под силу. Она вздохнула и добавила:

– Ты отцу Владимиру скажи, что заехать домой нужно. Вещички какие-никакие взять нужно.

Данилка задумчиво уставился в донышко блюдца. Какой дом?! Какие вещички?! Что он мог сказать этой заботливой старушке, что мать давно пропила все, что было в доме? Мало вещи, она пропила и комнату в коммунальной квартире. Чужие люди поменяли замок в комнате, и Данилка оказался на улице.

– Не, – сказал Данилка, выбираясь из-за стола. – Никуда я не пойду. – Потом добавил тише: – Никуда я не пойду.

Баба Надя все поняла, что творилось в душе у мальчонки.

– Ну и ладно, не хочешь – не ходи, – скороговоркой, по-стариковски, заговорила она: – Иди пока, поиграйся во дворе. Отец Владимир закончит дела, и поедете с божьей помощью.

Она быстро перекрестилась. Данилка хмуро усмехнулся.

Поиграйся! Как это давно было, когда он мог со своими сверстниками погонять мяч по улице и, услышав крик матери, что пора ужинать, крикнуть в ответ: «Иду, ма…»

Сглотнув ком в горле, он вышел из поварни и подошел к забору из кованого железа. Перед ним лежала улица Зеленая. Его улица, знакомая с детства. Он взялся за холодные прутья забора и прижался к ним лицом. Холодный металл приятно обжигал мальчишеское лицо. Он смотрел на свою улицу и понимал, что видит ее в последний раз. Не будет у него ни дома, ни улицы. Все в прошлом. Дом, улица. Да что там дом и улица! Страна, и та в прошлом. Его неожиданно отвлек собачий визг, и что-то мокрое и холодное ткнулось в руки. Данилка вздрогнул, очнулся и посмотрел вниз. Там он увидел собачьи лапы и черный мокрый нос.

– Тузик! Ты! Ах, бродяга! Не забыл друга по несчастью.

Тузик в ответ скулил и тянулся к Данилке, но фундамент стены мешал ему. Данилка просунул руки через прутья и, схватив собаку за бока, приподнял ее.

– Тузик! Тузик! – повторял он, сжимая кудлатого грязного пса.

Тот, благодарно повизгивая, вылизывал лицо мальчишки. Нужно было что-то делать. Бросить друга Данилка не мог.

– Тузик! Ко мне! – скомандовал он.

Тузик рванулся через ограду, но тут же с визгом отпрыгнул назад, наткнувшись на увесистую палку монаха, дежурившего у дверей.

– Это моя собака! – закричал Данилка, бросившись к монаху.

– Не положено в божьем храме, – строго сказал высокий монах, закрывая калитку. Тузик, словно понимая, что ему путь закрыт, сжался поодаль, подняв переднюю лапу, словно ему было холодно.

– Поговорю с отцом Владимиром, – решил Данилка и пошел в здание, где размещалась келья.

«Волга» мягко качнулась на стыке Кольского моста и взяла вправо. Мурманск посмотрел на Данилку с другой стороны залива. Данилка рассматривал город, словно видел его впервые. Он любил свой город и сейчас любовался им, привольно раскинувшимся на сопках. Данилку будоражили морские суда, стоящие на рейде и под разгрузкой. Ему нравилось наблюдать за портальными кранами, которые как журавли что-то деловито клевали в бездонных трюмах. Нравился резкий запах рыбы, идущий волнами от рыбокомбината. Это все были запахи города, его города. А сейчас он уезжал. Уезжал из своего города и не понимал, куда и насколько долго. «Волга» резво бежала по серому асфальту и резко свернула влево. Мурманск заглянул в заднее окно и пропал. По бокам потянулись нескончаемые сопки, покрытые свежей, не успевшей заматереть, зеленью.