Андрей Мошанов - Буратино и спички. Короткие рассказы

Дед никогда много не рассказывал о войне, и я только знал, что он был сильно ранен и выжил, и ещё получил две медали. В нагрудном кармане гимнастерки он всегда носил широкую стальную железяку (на всякий случай!), которая и спасла его однажды. «Страшно было. Oчень», – признался он мне как-то. Только поэтому пуля не попала в сердце, а скользнула вниз и вынесла два последних ребра, пол-желудка и часть селезёнки. Я видел эту зияющую во весь его бок впадину раз в неделю, когда мы все ходили в железнодорожную баню, где он с особой заботой тер её мыльной мочалкой и очень аккуратно прикладывал к ней в парной свой веник.

По праздникам у нас любила собираться родня, праздновали шумно, съедали огромное количество пельменей с водкой и сразу после этого принимались рассказывать свои любимые истории, каждый свою, не обращая никакого внимания на то, что все уже давно знали их наизусть. Я благодарен деду за то, что он бесчисленными повторениями своей любимой истории прочно впечатал в мой мозг это своё кредо « на всякий случай» .

Приближался его юбилей, по-моему 60 лет, в магазинах было не на что посмотреть, но мой отец достал где-то складной ножик. Где он его взял было неизвестно. Моему любопытству не было предела и я, выследив где его хранят, стал кружить вокруг того места, как акула вокруг жертвы, постепенно сужая круги. Уже через пару дней я держал его на ладони, наслаждаясь его законченным видом как у шедевра мирового искусства. На ручке была накатка сеточкой, а лезвие открывалось с волнующим кликом и блестело как посеребрённая луна. Ещё через пару дней я тихо носил его в кармане по нескольку часов в день, просто чтобы ощущать и наслаждаться его солидным весом и ценностью.

Мои нервы не выдержали за два дня до праздника, когда мне позарез стало нужно проковырять отверстие для пальца в каком то обрезке доски, которой отводилась роль винтовки. Из нее я собирался помочь Гойко Митичу из фильма Чингачгук Большой Змей разобраться с ирокезами шатающимися по нашему переулку. Я мог бы попробовать и просверлить отверстие, но не знал, где лежит коловорот, да и работа с ним требовала своего умения. И я решил, что такая вещь, как этот ножик, уж точно сделает свое дело.

Я очертил карандашом маленький круг на этой доске и, загнав ножик остриём в место предполагаемого курка, начал раскачивать его из стороны в сторону и поддевать частички древесины. Страшных хруст заставил содрогнуться меня от ужаса и душа моя упала в пятки. Сталь острия не выдержала и обломилась, оставив самый кончик в доске…

Это был скорее всего п****ц – слово, которoe я много раз слышал в тире в тот момент, когда очередная мишень покорялась однорукому снайперу.

Это очень ёмкое и многозначное слово, которое незаслуженно не входило в школьную программу изучения русского языка, было настолько глубинным и гипер-философским, что полностью понять его в моём возрасте было невозможно даже если часами глядеть на жертвенную обреченность железной уточки-мишени.

Но сегодня, в этот черный день календаря, я продвинулся далеко вперед к пониманию его полного смысла и добавил к нему ощущение полного конца света заполнившее меня всего целиком. Такого (!) конца света, что даже выражение моих ошалевших от ужаса глаз не могли в полной мере отразить ту трагическую гамму чувств охватившую меня.

Это был самый чёрный период в моей жизни. Не проходило и дня, чтобы я не был в чем-то виноват. Родителей вызывали в школу, жаловались соседи, я ломал или портил всё, что попадалось мне в руки. Я был просто как царь Мидас с точностью до наоборот. Он превращал в золото всё к чему прикасался, а я похоже всё превращал в ….

Кстати, о говне! Моих родителей совсем недавно отчехвостили в школе. Очередной скандал только-только утих. Я был один единственный, кто не прошел диспансеризацию и не сдал спичечный коробок со своим калом школьной медсестре.

– Ты куда его дел??? – спрашивала мама – ведь ты его ещё утром нёс в школу!

– Принёс и сдал. Это они его потеряли, – буркнул я. Чего я ей буду рассказывать всю эту историю…

А получилось так, что надо было его подписать, а я забыл. Медичка, женщина приземлённая, без мужа и без малейших признаков интеллигентности, начала перебирать коробки с фамилиями Петров, Сергеева, Коновалов, Смирнова … и тут увидела мой и спрашивает:

– А это чьё говно?

Зачем она так!? А ведь там стояли все девочки из класса. И Наташа тоже…

– Моё, – с трудом выдавил я и покраснел. Они все прыснули от смеха.

– Тогда подпиши его, – рявкнула она и сунула мне его обратно в руки.

Я разволновался, схватил этот коробок, выбежал за дверь медкабинета и, желая как можно быстрее закончить этот позор, быстро написал поперек коробка «это моё говно» и, бросив его в общий поднос, поспешил скрыться.

Почему его потеряли в областной поликлинике, ума не приложу. Дед им сразу сказал:

– Было бы из за чего так растраиваться, одним говном больше, одним меньше…

Но маму и отца тогда уже заставляли вступать в партию и они очень болезненно относились ко всему, что могло бы помешать им соответствовать.

Я сложил ножик и тихо вернул его на место….

Драмы в детстве отличаются от взрослых трагедий разной степенью безысходности. Когда ты мал, ты всегда надеешься на чудо, что вот-вот приедет волшебник в очках Гарри Поттера, Дед Мороз, Старик Хоттабыч, кто угодно и всё поправит, но с возрастом эта надежда истончается, хотя и умирает всегда последней. Чудес во взрослой жизни не бывает, если только ты не подстраховался и не сделал чего-нибудь «на всякий случай». А если нет, то такие как этот злой п***ц всегда подкрадываются незаметно.

Я пытался задержать время силой мысли и смотрел на стрелки часов по несколько минут не отрываясь, но день праздника даже не собирался задерживаться. Oн просто настал и никого не спросил. Перед самым застольем мы подошли к деду первыми дарить наш подарок. Отец перемигнулся с дедом, протянул мне ножик и сказал:

– Давай ты!

Я стал каменным и не мог двинуться с места. Дед взял у меня из рук подарок, обнял нас всех и, не открывая его, сказал:

– Спасибо, родные! Вот это вещь!

и все пошли за стол пить водку и есть пельмени. Взрослые время от времени выходили во двор покурить и через какое-то время он увлек меня сильной рукой во двор и повёл к сарайке.

– Пойдём, научу тебя крутить коловорот, на всякий случай, может пригодится когда-нибудь, – сказал он и хитро подмигнул.

А вечером, когда уже разошлись гости, он дал мне свой ножик, чтобы я смог доделать приклад моего ружья. Ножик излучал спокойный серый свет на закатном солнце и прекрасно резал мягкое дерево своим лезвием, которое по прежнему заканчивалось остриём. Может быть он стал чуть-чуть короче, но это было совсем незаметно и неважно, тем более, что ирокезы около ларька в переулке уже давно заждались меня.