Анна Кирьянова - Доктор Жизнь. Психологические эссе о жизни

тяжело слушать и не очень приятно. И это обижает, ранит… Между тем, Цветаева мудро сказала; мол, рассказ о былой любви – это ваша победа. Если речь идёт о начале отношений, конечно. Человек открывает раненое сердце – значит, он доверяет. И в глубине души готов к новым отношениям – с вами. Так что стоит выслушать и проявить сочувствие. Как неграмотная девушка Кейт выслушала художника и поэта Блейка. Он ей рассказал, что любимая девушка его отвергла и отказалась замуж выйти. И эта простушка Кейт так хорошо слушала, что Блейк спросил: «Вам жалко меня?». Кейт ответила искренне: «Очень!». «Теперь я люблю вас!», – вдруг сказал художник. И немедленно предложил руку и сердце. И, знаете, они прожили жизнь счастливо. Он научил жену писать, читать и рисовать. И восхитительные гравюры они вместе стали делать. Так люди нашли друг друга. Так что часто любовь начинается с доверия и сочувствия. А потом о прошлом и не вспоминаешь – зачем вспоминать, если все хорошо? Выслушать надо; и мучительное прошлое померкнет и поблекнет. А сострадание и умение понимать приведут к любви…

не приняли, задали нелепые вопросы, попросили выполнить тесты – и сказали, что вы не подходите. Вы глупый или ненормальный. Не для вас эта работа. Или учебное заведение – оно не для вашего ребенка. Просто вас изначально брать не хотели по каким-то причинам. Например, ваши мама и папа не сошлись в сумме вознаграждения директору школы. Это ужасно звучит, но так и было лет сорок назад – французские духи были отвергнуты, а югославские сапоги достать не смогли. Мама и папа не снимали с пациентов последние сапоги. А у папиных часто и не было сапог-то – он же нарколог, психиатр. В общем, меня повели на собеседование в английскую школу. Причесали, нарядили и повели – я и пошла доверчиво. Читать-писать умела, музыке училась, нормальный развитый ребенок. И там три тетеньки с такими высокими прическами, как у Фрекен Бок, задали мне много вопросов, на которые я постаралась найти ответы. Кого я больше люблю: маму или папу? Как грифель в карандаш вставляют? Что такое два конца, два кольца, посередине ножницы? Почему люди не летают? Сколько будет корень квадратный из четырех? Как зовут главную тетеньку по имени-отчеству? Я на все вопросы отвечала, как бравый солдат Швейк на комиссии в сумасшедшем доме. Его признали идиотом, а меня не взяли в английскую школу, потому что я не говорю по-английски. И не знаю, чем ворон похож на конторку. Напоследок меня попросили выполнить «ласточку» и несколько раз отжаться. Чтобы намекнуть не только на отставание в умственном развитии, но и в физическом. Когда мы уходили, папа мстительно сказал, что тоже задаст на приеме много вопросов. Мы все еще встретимся! А мама просто презрительно посмотрела – она могла себе позволить, она красавица была. И мы ушли. Пошли через дорогу в обычную школу и поступили. И ровным счетом ничего плохого не случилось. Мне еще мороженое купили и погладили по голове. И покачали на качелях во дворе, чтобы смягчить боль и обиду – никакой обиды не было. Все к лучшему! Меня просто не хотели брать изначально, вот и издевались – так всегда бывает. Так что нечего огорчаться из-за собеседований или результатов психологических тестов со словами: «задержка», «гиперактивный», «невнимательный» и так далее. Мало ли, что у тетенек на уме и зачем они вообще это пишут. Если к вам плохо относятся или к вашему ребенку – нечего делать в таком месте. Ни учиться, ни работать там не следует. Даже если вы отдадите им сапоги и последнюю рубашку… Надо жить и работать с нормальными и добрыми людьми, с обычными. А если обидели и унизили – купите мороженое себе и ребенку. И вспомните про мою историю.

мелкое дело. Это неважно – можно попить купить в магазине или в кафе зайти. Или до дому потерпеть и сколько угодно чаю выпить, как дореволюционный купец. Подумаешь, чаю не предложили, зачем из этого делать трагедию? Это какое-то мещанство и больные нервы! – так одна женщина уговаривала сама себя и горько плакала. Шла и плакала под дождем. И дома попила воды, легла на диван, укрылась пледом и все плакала, как маленькая девочка. Хотя она была немолодой упитанной тетенькой. И подушка промокла от слез, хотя она не была истеричкой, а была завпроизводством в столовой. Она купила сыну квартиру; смогла. Сама осталась в «малосемейке», а сыну купила. Потому что сын женился. И она собрала деньги на свадьбу – чтобы все было, как у людей. И стала помогать выплачивать кредит за машину – машина же нужна. И очень радовалась, что у сына хорошая жизнь! Она одинокая была дама, замуж не вышла, не хотела сыну портить детство. И не лезла к сыну и его жене, а просто был сильный дождь на улице и она вся промокла и замерзла. И решила переждать непогоду у сына. «У детей», так она говорила себе, считая невестку тоже как бы своим ребенком. Ну, зашла. Зашла и вышла. Невестка довольно холодно спросила: «Чего хотели? Чего надо?», – а женщина растерялась и что-то начала пояснять, сбиваясь и путаясь, про дождь. Невестка справедливо отметила, что дождь уже кончился. Можно домой идти, тут ведь недалеко. И эта Ирина Альбертовна пошла, конечно. Хотя дождь вскоре опять пошел – но это и хорошо, никто не видел, что она плачет. Но чаю-то могли же ей предложить? Может быть, она бы отказалась даже – она стеснительная была дама, хоть и завпроизводством. И вот из-за чашки чаю – какая глупость! – так плакала в своей крохотной комнатке. Человека легко обидеть, вот я о чем. И иногда человеку даже сказать неловко, что его огорчило – ведь скажут: «Какая глупость! Какой пустяк! Нашли, из-за чего обижаться! Отпустите обиду и простите!». Она и не думала о прощении или об обиде. Только сердце сжималось и слезы она по-детски утирала кулаком. И все пила воду – чаю не хотелось вовсе. Ни капли…

На мой взгляд, конечно. Лаковые такие, на шнуровке, на толстой подошве, как обрубки. А девочка очень красивая, стройная, волосы длинные, густые, а на лице немного прыщиков – это возраст такой. Потом пройдут. А удивительная красота останется! Ужасные ботинки, мне даже хотелось головой покачать, но я не стала – надо быть деликатной. А туфли, которые девочка сняла – еще ужаснее. Они протоптаны до дыр на подошвах и совсем потеряли форму. И одета девочка очень скромно, очень. Она сначала мерила другие – дешевле на триста рублей. Но они не такие модные, хотя тоже страшные, по-моему. А эти, лаковые, очень дорогие – на триста рублей дороже. Но девушке их ужасно хотелось. И она звонила маме и рассказывала, что вот, есть чудесные туфли! Прелесть! Самые модные! Пока она покупать ничего не будет, а будет разносить газеты – ей предлагали. И полы мыть – все равно надо работать, учебный год же начинается, все надо покупать. Так что, мамочка, я потом себе куплю обувь, когда накопим денег, а пока похожу в туфлях – они еще нормальные, еще можно носить! Мда. И телефон такой, не как у красивых девочек. Убогий очень телефон… Я как в страшной истории сказала ласково: «Девочка-девочка! Сейчас мы вот что сделаем – я куплю себе вот эти тоже довольно страшные туфли, поскольку ходить в чем-то надо. И на вторую пару мне положена скидка – десять процентов. Триста рублей. Так что сейчас эти лаковые не знаю как их называют ты купишь себе, да и все. А деньги у тебя обязательно будут потом, потому что ты красивая и добрая». И все. Потому что совать деньги стыдно, да и девушку испугаешь и унизишь. А вот так ловко получилось и хорошо! Теперь у меня есть обувь, и девочка ушла счастливая, румяная, так что никаких прыщиков и не видно стало. А сияющие глаза остались. У меня в юности были точно такие туфли, как у этой девочки – с протертой подошвой. Но я не была такая красивая, конечно – это редкость, такая красота. Ее даже ужасными лаковыми ботинками не испортишь, а только подчеркнешь. Хорошо, когда есть скидки. И хорошо, когда можно просто помочь кому-то; это совсем нетрудно иногда.