Сергей Данилов - Комета Магницкого. Полное собрание

Он бросил взгляд на Жанну. Та страдала. Несчастная. Чего взъелся? Мать-одиночка, системотехник в драном халате, всякая сволочь прохожая норовит ухватить за ногу, эх, бедная ты моя, бедная! Магницкий ничего не мог с собой поделать, в одну секунду расчувствовавшись бездонной жалостью. Его не остановила даже Вильгельмина Карловна, опять возникшая в конце коридора чёрным призраком брючного костюма пятьдесят четвёртого размера. Жанна пригорюнилась, сгорбилась, опустила голову, и щека её оказалась близка, как никогда. Он быстро поцеловал щёчку, бедняжка даже вздрогнуть не успела, и пошёл навстречу маме Вильгельмине, нежно, сыновьи, улыбаясь. Успел различить шелест за спиной: «Опять ты, Витя…».

И тут случилось невозможное. Во-первых, Вильгельмина слегка посторонилась, давая дорогу, чего в принципе никогда не бывает – все её обходят, от мала до велика, а во-вторых, отвела в сторону твёрдый крупнозернистый гранит сердитых глаз. Вот, знает, кошка драная, чьё мясо съела. Виктор маршировал вплоть до дверей рабочей комнаты, стукнулся в них три раза лбом, спросил: «Разрешите войти?» – и вошёл. Зоя Степановна бросилась угощать его аж растворимым кофе с конфетой из личных запасов. Жалеет, что ли, тоже?

В половине пятого субботы Магницкий взялся за приготовление глазуньи с зелёным луком и фруктового салата. Яйца весело шкворчали на сковороде, Виктор резал груши и яблоки на салат, когда мимо дверного проёма, на котором никогда не было дверей, прошла по коридору Нина. Заметив Магницкого, отступила от моратория на общение, который сама прежде и объявила.

– Не дали квартиру? Так тебе и надо!

– Не дали, черти, буду жить в общаге дальше, теперь уже до второго пришествия точно.

Почувствовав извинительный тон, Нина решила, что Магницкий, свалившись с мечтательных небес на общежитскую кухню, глубоко раскаивается в своём наглом поведении, ищет перемирия и даже восстановления отношений, хотя бы для начала в вопросах кулинарных. При виде холостяцкой глазуньи она сморщилась, будто надкусила лимон:

– С такой беды опять на глазунью перешёл? Господи, Виктор, сто раз тебе говорила, что вредно есть столько яиц за один присест, в них же голимый холестерин. А это что, фруктовый салат? – глаза понимающе раскрылись. – Опять девушку поджидаем? Магницкий, ты неисправим… годы бегут, а привычки остаются.

Но Виктор со своей стороны предпочёл мораторий считать полным разрывом отношений в той их части, что существуют меж мужчиной и женщиной. Таковые были обруганы Ниной принародно, он претерпел, спасибо, больше не надо. Общение же обыкновенное соседское и даже приятельское поддерживать согласен.

– Ничего не понимаешь в здоровом питании, – обернулся, продолжая крошить яблоко в миску. – Ну, вот, порезался из-за тебя!

– Это как всегда. Консервную банку открыть не можешь, не порезавшись. А теперь капаешь в салат, гляди, прямо льётся. Идём к нам, йодом обработаю и забинтую.

Вздохнув с сожалением, Магницкий высыпал фруктовый салат в мусорное ведро.

– Благодарю покорно. Сам забинтую, если будет надо. – Подхватил сковороду, отнёс в комнату.

Прижал к пальцу кусочек газетной бумаги, вышел в коридор. Неподалёку Нина встала читать книгу под неоновой лампой. Конечно, она всегда читает в коридоре, говорит, светлее, чем в комнате, но теперь это выглядит демонстрацией. Когда Пума энергично пролетала мимо, Нина на мгновение оторвала глаза от страницы, коротко в упор взглянула на радостную гостью. Таким взглядом можно уток сбивать на охоте, если ружьё дома забыл. Есть охотники? Другой раз с собой Нину берите, ладно? Чтобы не засорять водоёмы свинцовой дробью.

Но Пума – не дикая утка, и тем более не домашняя, на такие мелочи внимания не обращает, мимо пронеслась с довольным видом, вроде и не заметила обстрела.

– На вашем этаже везде пахнет глазуньей, настоящий общежитский запах, – сообщила весёлым голосом, уже войдя в комнату. И шепнула на ухо: «Женщина в халате с книжкой, случайно, не твоя гражданская жена?».

– Как догадалась?

– Взгляд чересчур серьёзный. Она не войдёт сейчас сюда?

– Думаю, нет.

– Ты ей рассказал про меня?

– Она очень чуткий человек, всё понимает. И очень тактичный. Работает на кафедре общественных наук.

Магницкий сделал шаг навстречу. Пума упокоилась щёчкой на груди.

– Я так по тебе соскучилась, прямо бегом бежала. Посижу немного и уйду. А завтра снова приду, можно?

– Ещё спрашиваешь.

– Конечно, если удастся выкроить время. Но глазунью можешь не жарить. Ах, пора топать, не то жена ещё чего-нибудь не то решит про нас. И устроит скандал, несмотря на всю свою тактичность. Чур не провожать!

Виктор всё же вышел следом. Пума быстро удалялась по коридору. Нины на обычном месте не было. Да рано ещё ей читать, чего встала? Людей только насмешила. В воскресенье он купил бутылку сухого белого вина. Это как долгоиграющая пластинка, можно сидеть за столом долго, греть в руке бокал и пить маленькими редкими глоточками, глядя друг на друга, созерцать и ничего не говорить. Салат готовить не стал по причине не очень зажившего пальца, две порции винегрета принёс из буфета. Сегодня он был уверен на все сто, что Пума обязательно придёт, потому приложил немало усилий, дабы спровадить Борцова на свидание к его детям.

– Гена, ты отец, или… кто?

– Отец, который никому не нужен.

– Да нужен, нужен, они только вид делают, а небось с утра на часы смотрят: когда появится этот папашка?

– Думаешь?

– И думать нечего, очевидный факт. Вот вырастут, тогда точно нужен не будешь, а сейчас, с тортом – да за милую душу.

Тихо матерясь у зеркала, Гена завязал галстук и ушёл на свидание с детьми при полном параде. Смешной Борцов. Вечером опять будет проклинать самый чёрный день в его жизни, когда он, как дурак, расписался в загсе, ни о чём ужасном даже не подозревая. Ладно, пусть покричит, но желательно не ранее семи часов. На этот раз Пума припозднилась, явившись в половине шестого, доведя тем самым Виктора до белого каления.

Точнее сказать, ворвалась в комнату, дверь в которую была оставлена полуоткрытой, сделала удивлёнными огромные глаза:

– Магницкий! Ты почему до сих пор не в постели?

– Что? – Виктор глянул на бутылку сухого и две сиротливые жестяные тарелочки из фольги с винегретом, которые непринуждённо ожидали своего часа в компании со сверкающими на солнце солидными дяденьками-бокалами.

Такого начала он не предполагал, и, хоть был довольно взрослым человеком, слегка растерялся, но успел одним движением сдёрнуть с тахты покрывало. Взирая расширенными зрачками, Пума так же стремительно сбросила через голову, отшвырнула в сторону платье. Выжидательно смотрела, покачиваясь на высоких каблуках босоножек. Блиц-партия молниеносных поочерёдных ходов была разыграна в полминуты, следом наступил получасовой провал памяти, сопровождаемый лишь странным шипением и мельканием сумасшедших красных пятен перед глазами.