Александр Кормашов - Прекрасные времена

Слово «вертолёт» всем напомнило о транспорте, а поскольку никто не договорился о времени, когда Иван Бахытбекович должен быть подать за гостями телегу, то гости начали страшно торопиться. В качестве свидетелей для милиции было решено оставить нас с Лёшей, приложив к нам несколько гильз, лист капусты и пять окровавленных дробинок, которые дяде Вите удалось к тому времени выдрать из жениха.

Дядя Витя уложил раненого зятя в свою «Ниву». Для этого ему пришлось разложить спинку переднего сиденья и опустить спинку заднего. Другой машиной у нас был только Лёшин джип-чемодан, но он в эту ночь прикрывал окно кухни и был, что называется, испещрён. Увидев свою машину, Лёша ушёл опохмеляться на кухню, а там трагическим образом попал в дурную последовательность, поскольку то и дело кидал взгляд в окно. Единственное, что мне удалось от него добиться, так это забрать ключи. Но их у меня отняли. Общим решением всех заинтересованных лиц сесть за руль было доверено свидетелю жениха, шаферу, что он круто и сделал, выехав с участка через теплицу. Тогда все решили идти пешком.

Прощание было скорым, но слегка официальным. Наибольший официоз вносил отец Гедеон, стоявший столбом посреди двора и задумчиво повторявший:

– Ужасахуся и недоумевахуся, што убо хощет сие быти.

Викина мама, Эмма Витольдовна, вдруг решила, что она всем должна запомниться радушной хозяйкой. Она заставила Гошку да и сама с фантастической скоростью стала выдирать укроп и петрушку, вязать их в пучки и совать гостям, при этом следя, чтоб у каждого был хоть один пучок, а потом пошла по второму кругу, проверяя: «У вас всё ещё укроп или уже тоже петрушка?» У неё обнаружился переизбыток петрушки.

С Викой мы попрощались, когда она сидела в «Ниву», сложившись буквой N в ногах у жениха. Одно уже то, что она не бросила суринамскую пипу после первой же брачной ночи, осеняло её нимбом святости. Мы каждый, по очереди, заглянули внутрь машины, где она поцеловала нас в щёку. И каждому сказала спасибо за то, что мы есть. Велела присматривать за дачей, пока не вернётся папа. Машина медленно тронулась вслед за пешей колонной, которая уже выдвинулась в направлении леса.

Участковый пришёл уже к вечеру, хотя по другому поводу. Этой ночью, пока мы гуляли, на своей даче повесился ветеран-пенсионер. Надел парадный мундир с орденами-медалями, встал на стул и повесился.

Я ходил помогать. Офицерская фуражка с зелёным околышем валялась на полу под столом – старик был пограничником. Сам покойник висел совершенно не так, как показывают эффекты в кино, а очень вертикально и вытянуто. Шея у него походила на колбу песочных часов, но тёмного стекла, словно побывавшего в огне. Верхняя половина колбы сильно склонилась набок. Я смотрел на шею и не мог оторваться. «Вот они, песочные часы жизни!» мне хотелось воскликнуть. Участковый достал из кармана перочинный нож и полез перерезать верёвку. Он попросил меня поддержать. Мы упали со стариком вместе. Не ожидалось, что он будет таким тяжёлым.

Потом мы сидели и ждали транспорт. Участковый без конца вытирал пот и ругался на «дачников», которые столько времени не могли высвободить человека из петли. Ветеран жил на даче один, копал землю, сажал картошку и носил из леса дрова. Готовился зимовать здесь вторую зиму. Квартиру у него отобрали чёрные риэлторы и, наверное, уже десять раз перепродали. Хорошо не убили. Так сказала соседка, опекавшая старика.

В качестве временного катафалка Иван Бахытбекович подал свою телегу. Мы положили несчастного на солому. Участковый снял с него ордена и медали: сказал, что украдут в морге. Соседка принесла покрывало. Телегу сильно трясло и кидало из стороны в сторону. Под покрывалом голова ветерана моталась отдельно от тела.

Когда мы проезжали мимо Викиной дачи, у дороги показался уже проснувшийся Лёша. Трактор Ивана Бахытбековича вдруг споткнулся и встал – словно конь на пахоте, отказавшийся пахать дальше. Участковый не спешил тоже.

Мы сидели на крыльце вчетвером, без закуски, чувствуя, как к лицу прикасаются лучи заходящего солнца. Все молчали. Природа отдыхала после долгого и суматошного дня. Мирно работал трактор. На другом конце дач кто-то, видимо, жёг в бочке мусор. Дым поднимался строго вертикально, белым узловатым столбом, только метрах в сорока над землёй внезапно останавливался, словно наткнувшись на лист стекла, и дальше тёк уже параллельно.

Участковый сильно потел, тяжело вздыхал, растирал рукой грудь, но всякий раз мужественно распрямлялся и расправлял плечи. Оглядываясь, он внимательно изучал побитые стёкла веранды. Потом переводил взгляд на джип-чемодан с надетой на него теплицей, на вытоптанные грядки с дырявыми овощами и одним взглядом спрашивал, кто это сделал.

Мы пожимали плечами.

Та свадьба обозначила для всех нас своеобразный рубеж. Край. Дальше было некуда. Это поняла даже Лёшина жена. Рыбка стала учиться быть человеком. Она вдруг научилась долго и утомлённо молчать и даже приносить извинения. Подробностей этого переломного момента я привожу, потому что и сам вскоре покачнулся под ударом судьбы. Скажу лишь, что осенью Лёша с Рыбкой ездили к Обойдёновым на дачу. Вдвоём. За грибами. Дачу к этому времени полностью привели в порядок, вставили стеклопакеты, а поэтому малоизвестным супругам по фамилии Лю в качестве общественного порицания досталось лишь перекапывать грядки.

Там Лёша с Рыбкой в последний раз сильно поругались. Рыбка ударила Лёшу по лицу и убежала в лес. Всю ночь её искали с фонариками, подняли всех людей, один человек сломал ногу и его нашли только через сутки, а Рыбку обнаружили утром – мирно спящей на русской печке у бабы Тамары, той царственной женщины, которая дважды была депутатом Верховного Совета.

Но «нашли» ещё не значит «вернули». Баба Тамара хорошо всех помнила ещё с лета, а поэтому очень долго не хотела выдавать Рыбку. Они там с ней разговаривали, пили чай, плакали. Вместе топили баню, а потом мылись. Лёшу баба Тамара отгоняла коромыслом. Наконец, сжалилась, вывела Рыбку под руку, посадила в машину и трижды, по-коммунистически, перекрестила.

Про Лёшу она тоже не забыла. Сказала, что помнит про деревню Комплекс и про поля аэрации, местонахождение которых выяснить обещала ещё летом.

– Что обещала, то обещала! – повторила она и показала свою красную записную книжицу с золотым тиснением «Верховный Совет СССР Седьмая сессия XI-го созыва», где всё это было подробно записано. Она даже доехала вместе с ними до почты, откуда стала звонить своему знакомому космонавту, чтобы тот поискал деревню из космоса.

Лёша лишь улыбнулся, когда баба Тамара не дозвонилась.