Алексей Жданов - Подхватить зеркало. Роман с самим собой

Шесть лет подряд наша семья проводила отпуск у Карелиных в Москве, и позже мы никуда не выезжали. Теперь отец был в отставке, преподавал в вузе, старшая сестра жила с мужем за границей, а я обходился отдыхом на городском пляже, расположенном на правом берегу Дона, куда я ездил с компанией сверстников из нашего двора.

Все ростовские мальчишки были отличными пловцами и ныряльщиками. Их излюбленным занятием было срывание лифчиков с юных купальщиц. Технология была проста: с берега они выбирали группу подружек, забегали в воду, беззаботно плавали рядом, метрах в десяти от них, потом незаметно подныривали к ним, срывали лифчики, чтобы потискать вожделенные упругие холмики. Начинался жуткий визг, пацаны улепётывали, не успев вволю насладиться запретными плодами, и шли дальше в поисках новых жертв. Их естественная сексуальность требовала хоть какой-то подпитки, острых ощущений, а по сути настоящего полноценного полового контакта, почти невозможного в столь юные годы.

Разумеется, были какие-то случаи, о которых позже мальчишки узнавали из рассказов своих друзей, или из художественной литературы, о том, как взрослые женщины совращали мальчишек. Вспомните великолепный рассказ Бориса Хазанова «Праматерь».

К примеру, один из моих близких друзей потерял девственность в шестнадцать лет. Всё было просто. Он пришел к своей однокласснице за какими-то книгами, но девочки дома не было, а была её безмужняя мама. Случилось так, что мама, красивая молодая женщина оказалась в красивом пеньюаре с бокалами в руках, для себя и неожиданного гостя. Потом она говорила что-то хорошее, стала ласкать хорошенького старшеклассника. Он и не заметил, как оказался с ней в постели и получил свой первый урок плотской любви, который остался в памяти на всю жизнь. Он вспоминал, что его поразило, как красиво, естественно, бережно и умело она провела инициацию . В его рассказе, кстати, не было ни малейшей грубости, ни намёка на пошлость, и в голосе чувствовались нотки искренней благодарности.

Между прочим (не мною было замечено), половая потенция тесно связана с потенцией творческой. В большинстве случаев лучшие свои произведения авторы создают в молодые и зрелые годы. Это, как яркая иллюстрация, в полной мере относилось и к моему другу, человеку талантливому, настоящему обожателю женщин. И пошлое выражение «Женщины к нему в очереди стояли» не было фигурой речи, так оно и было на самом деле.

Летом я все дни проводил на правом берегу Дона, на городском пляже. Там всегда было много блатных компаний с гитарами. Купались, загорали, курили, выпивали, играли в карты, но главное, пели под гитару. Запомнился парень по имени Арсен. У него не было указательного пальца на правой руке, но он мастерски «крутил восьмёрку», самый сложный и популярный бой уголовников – гитаристов, пальцем, которым сегодня, чаще всего, показывают «Фак». А какие он пел песни! Вокруг него всегда была толпа слушателей. Я старался протиснуться поближе. Пытался запомнить все эти неуловимые смены больших и малых звёздочек , баррэ , а дома меня ждала пятирублёвая семиструнка, и я уже умел петь под собственный аккомпанемент песню, из только что прошедшего фильма «Оптимистическая трагедия».

«Была бы шляпа, пальто из драпа, а к ним живот и голова! Была бы водка, а к водке глотка, – всё остальное – трын – трава!», – звонко пел я, удовлетворённо замечая, что это получается у меня намного лучше, чем у других.

В первый раз я попробовал вино на пыльном и горячем чердаке ростовского шестиэтажного дома на Будённовском проспекте. Это был, кажется, вермут за один рубль две копейки с легкомысленной белой наклейкой, на которой был незатейливый рисунок, изображающий виноград, яблоки, цветочки и вишенки. Напиток мне положительно не понравился своей приторностью и отчётливым микстурным привкусом. Потом было молдавское вино «Гратиешты». Оно было не такое микстурное, а состояние опьянения показалось мне забавным, но не очень приятным.

Длинными, зимними вечерами дома было скучно, и меня тянуло на улицу. Набор развлечений был прост. Подъезд, гитара, сигареты, вино, разговоры обо всем и ни о чем. Компания была стабильной – четыре-пять человек. Однажды Лёня-книголюб привел в подъезд очаровательную девушку-девятиклассницу.

– Познакомьтесь, Чекушка, – не моргнув глазом, представил её Лёня.

Чекушка была полутораметровой статуэтно – изящной девочкой с кукольным личиком, худенькой детской шейкой, с очаровательной рельефной грудкой, обтянутой тонким чёрным свитером, с точеными ровными ножками, с большими бархатными глазами, в которых зияла пропасть неизведанного, таинственного и порочно – притягательного. Неторопливо, по глоточку, по кругу выпивалась из горлышка бутылка дешёвого портвейна, и начиналась игра в бутылочку. Не знаю, кому как, но мне эти игровые поцелуи не доставляли никакого удовольствия. Было в них что-то механистичное и фальшивое. И тогда, и сейчас я считаю поцелуй в губы – все же интимным процессом; там же прилюдно целовали девочку, игравшую роль порочной женщины.

В Ростове я, слава богу, не успел пристраститься к вину, отвлекли серьёзные занятия спортом. С седьмого класса я стал ездить на тренировки в знаменитую на всю страну ростовскую ДСШ №1 (благодаря школе шестовиков Т. Прохорова) и уже через полтора года стал чемпионом города по прыжкам в высоту в своей возрастной группе.

Начало марта. Мне тринадцать лет. Я иду по Будённовскому проспекту в сторону Дона. По краям тротуара и под домами лежит грязно – серый снег, но воздух уже пахнет весной. На фоне лазурного неба четко выделяются раскидистые ветви деревьев с прилипшими к ним грачами, и это напоминает китайские миниатюры, выполненные чёрной тушью. Внутри меня нежно и трепетно звучит «Пятый венгерский танец Брамса». Мелодия сливается с неясным ощущением чего-то хорошего и светлого. Я останавливаюсь возле витрины центрального универмага. На тёмно – бордовом бархате лежат мерцающие вишнёвым лаком скрипки и альты. Их вид вызывает почти физическое наслаждение. Мелодия Брамса обрывается, и её место занимает досадный вопрос: «Ну, для чего меня отдали учиться на фортепьяно, а не на скрипку?! (В голове появляется образ Сашки-музыканта из «Гамбринуса» в обличии Ролана Быкова). Я бы так научился играть, что поразил бы весь мир! Я бы заставил смеяться, стонать и плакать свою скрипку (как Сашка), а вместе с ней своих слушателей, весь мир! Я всех сделал бы счастливыми! И они полюбили бы меня, как люблю я весь этот весенний необъятный мир!

– Вот таким в сорок третьем был весь город, кивнув в сторону сгоревшей, с ржавыми подтёками многоэтажной гостиницы «Ростов», как бельмо на глазу уродующее нарядный проспект – сказал отец.