Александр Гуров - Правильно. Сборник рассказов

Поздним вечером Дарья Владимировна села в трамвай и, как часто бывало, направилась в центр города съесть чего-нибудь вкусного. Она любила так ездить через весь город на вечерних трамваях и радовать себя, например, кусочком тыквенного пирога или чем-то ещё, а домой возвращаться уже на такси и на заднем сиденье, прислонившись к прохладному стеклу, вглядываться в жёлтые окна неспящих.

Ей самой хватало для сна трёх-четырёх часов. Утром она, как всегда бодрая и решительная, садилась в те же трамваи и, нисколько не сожалея о не потраченных на сон часах, отправлялась на работу.

Сегодня трамвай был совсем пуст, и несколько остановок она к своему удовольствию проехала совершенно одна, не считая взъерошенного затылка вагоновожатого. На одной из остановок в последнюю дверь заскочил запыхавшийся пассажир и сел где-то в хвосте трамвая. Так, каждый в своих мыслях, они проехали ещё остановку, на которой водитель вдруг покинул свой пост и решительно направился в хвост вагона. Дар невольно обернулась и увидела недавнего пассажира, уже лежащим на полу и едва подающим признаки жизни, и эти признаки она мгновенно узнала. Водитель трамвая неловко суетился вокруг, пытаясь поднять тяжёлого человека. Дар решительно сорвалась с места.

– Как вас зовут? – окликнула она водителя.

– Петрович, – растерянно откликнулся тот.

– Тогда гони, что есть силы, дружище Петрович, здесь через три остановки моя больница или пропадёт человек совсем!

А ему уже и не надо было ничего говорить, он уже был в пути, трамвай тронулся и набрал ход. Верный ход в нашу пользу. Совсем недавно Петрович начал работу над картиной с библейским сюжетом и как человек, глубоко увлекающийся любой темой, над которой работал, всё чаще стал задумываться о возможности спасения всех людей разом или конкретно кого бы то ни было, и вот он случай с ветерком, с искрами. Петрович был художником, а трамвай – его сбывшейся детской мечтой.

«Что же ты, паршивец, носишься как угорелый», – приговаривала Дар, держа голову пассажира у себя на коленях. «У тебя же высокое давление и лишний вес, это же очевидно, что тебе не надо так носиться. Вы все и всё, как назло, делаете неверно, но я это исправлю, уж будь любезен». Эта уверенность как будто передалась пассажиру, он на мгновенье открыл глаза и сфокусировался на лице женщины. Остановка «Больница». Петрович поспешил, и они вместе с Дарьей Владимировной Крачун неуклюже потащили несчастливого пассажира к его новой жизни.

По помнил только, что торопился, что сел в трамвай, какая-то женщина сидела впереди. Потом провал, прерывистый калейдоскоп картинок. Склонившееся над ним лицо Дар. Откуда бы ей здесь взяться среди зимы? Бегущий к нему Рэм. Потом они его куда-то несут, и он хочет им сказать какие-то слова, но отчего-то до смешного не может. Потом пусто, пусто, и снова лицо Дар зачем-то уже в белом колпаке. Свет. Занавес.

По очнулся. Доктор у больничной кровати непродолжительно поговорил с ним на своём языке, часто употребляя фразы «ну что же вы, голубчик», «нужно поберечься», «теперь всё будет хорошо», «ещё бы чуть-чуть и», «покой», потом перешёл на прозу и сообщил, что доставили его вовремя и тем самым спасли врач этой больницы Дарья Владимировна Крачун и водитель 12-ого трамвайного депо Рэм Петрович Крылов.

– Так что, когда выпишитесь, голубчик, обязательно найдите и поблагодарите их за второе рожденье.

И По выписался.

При выписке главврач неохотно рассказал, что та самая его спасительница следующим же днём пропала и не вышла на работу, и домой, конечно, тоже звонили, и вот уже несколько дней её никто не видел, и «все мы очень беспокоимся». И что теперь осталась только полиция, и они уже отправили соответствующее заявление.

Последняя ниточка, связывающая По с происшествием и с сомнениями в том, что из всего этого дня было правдой, а что просто казалось, был водитель трамвая Рэм Петрович Крылов. В трамвайном депо на историю По о его счастливом спасении и настойчивую просьбу дать адрес и телефон спасителя, только покачали головой, потом развели руками и сообщили, что такой сотрудник действительно был, но уволился около двух лет назад и больше о нём ничего не слышали. Конечно, здесь вкралась какая-то ошибка. Безусловно, ошибка. Двух людей с именем Рэм довольно сложно себе представить в одном промежутке времени, и По взял билет на самолёт к морю.

Он добрался до городка, потом прошёл знакомой летней дорогой, неся в себе вопросы, но самое важное – По хотел знать, что на берегу его встретят Дар и Рэм, и они вновь вместе поплывут над морем под тёплым абажуром её веранды.

– Старина По, мы ждали, мы думали о тебе, и ты вернулся. Что-то всё таки происходит так, как надо, если, конечно, всё сделать правильно.

На Екатерининском канале, который, как считает мой друг, совершенно справедливо назван именем Грибоедова, дома. Дома и на речке Мойке. Там, где я, тоже не протолкнуться от каменных квартир. Вы видите их сырые фасады и думаете, что Петербург идёт ко дну, или совсем не интересуетесь погружением – не важно, вас видно из окон. Вы отбиваете ногами общий ритм, а за ними не моргнут глазом, но если вы одним ботинком в трясине и судорожно дёргаете ногой, остановились, подняв голову вверх, или получили инфаркт, в общем, застряли, вы имеете вес, на вас смотрят.

Мой давний друг по старой университетской кличке Ладо, что в просторечье означает «владеющий миром», говорит с высшими силами, и они внезапно, никогда не предупреждая, отвечают ему тем же, поэтому ему ничего не понятно. Дверь он не запирает, надеясь на чудо принесённой водки с едой или чудо вина в руках держащих его пульс товарищей, и, что ни говори, эти чудеса постоянно с ним случаются, упрекнуть его не в чем, чудо есть чудо. Сегодня ночью он как обычно стал самозваным свидетелем битвы добрых и поначалу добрых, но сейчас озлобленных сил под куполом Исаакиевского собора – где же ещё всему случаться? Он вычислил это место, и теперь ежедневно поздним вечером в любую погоду тащится с Мойки на площадь и прислоняет ухо к выпуклым фигуркам на вратах, он слушает звук тумаков и свист неизвестных ему предметов, иногда что-то шмякается об пол. В этот момент во всём городе участники дьявольского плана, а кто и Божественного замысла, на секунду поднимают головы вверх, прищуриваются и возвращаются к своим повседневным занятиям, оставив Ладо одного и в смятении. Результат битвы всегда остаётся для него загадкой. Раз уж никакая сторона не берёт на себя труд что-либо ему разъяснять, он берёт на себя смелость трактовать всё, как вздумается, прислушиваясь исключительно к своему собственному настроению. Он – единственный свидетель.