Ян Ратапс - Шпирт

– Не волнуйся, он скоро уйдет.

– А я и не волнуюсь.

– Ой! Придурок! – закричали с балкона ниже.

Дори засмеялся и перекинулся через ограду:

– Как дела, гребаный румынец?!

– Херово, а у тебя?

– Не жалуюсь!

Спустя пару минут крикун перебрался к нам. Они оба вскарабкались на выступ крыши, а я облокотилась о белый камень перил.

– Это Захо. Он тоже тут работает, но он не из Греции.

Молодой, безвозвратно загорелый мужчина пожал мне руку.

– Я уже поняла. Почему вы так грубо?

– Мы со всеми так. Ну, знаешь, он зовет меня гребаным албанцем, я его – гребаным румынцем. Мы не особо любим чужие страны. Вот и Грецию терпеть не можем.

За их спинами косилось теплое, доброе море. Я почти поперхнулась.

– Терпеть не можете? Это еще почему?

– Потому что нам приходится здесь работать, а платят мало, – Захо заговорил с забавным румынским акцентом. – В итоге мы живем вдали от дома, но все равно не так, как хотели бы.

– А много ли вам надо, ведь здесь уже все есть. Солнце, море, приятные люди.

– Да, но ты здесь на каникулах и не знаешь, какого тут жить все время! – он помахивал сложенными ладонями, будто собирал воду из родника.

– Не знаю! Но я умею ценить то, что надо. И мне кажется, вы просто с жиру беситесь.

Расспорились, будто он был продавцом, а я покупателем, и речь шла о стоимости специй на рынке. Дори ухмылялся, и поддакивал своему товарищу, мелькая оранжевым огоньком меж пальцев.

– Так просто тебе рассуждать, ведь ты приехала отдохнуть. А если я захочу купить себе машину, технику, или съездить, повидать мир как ты – я не смогу этого сделать! Вы, русские, думаете, что всем так же просто, как вам.

– Мы, русские! Моя семья из среднего класса, машины у нас нет, мой отец скопил денег, чтобы отправить меня на отдых. У нас с вами немного разные понятия о достатке. Ты постой на минус тридцати градусах полчаса, ожидая автобуса, тогда я посмотрю, как ты возненавидишь Грецию.

Услышав их громкий хохот, я осознала, что за эту неделю научилась свободно выражать мысли на английском. Раньше приходилось преодолевать стеснение, тормозившее подбор верных слов в голове. И все же, не эта деталь меня обрадовала, а то, что я общалась с незнакомцем без неуверенности. Минутное братство часто вызывало во мне воодушевление. «Я человек, вот как». Космополит. А иммигранты – это особый народ, они всегда готовы померяться своим патриотизмом и поделиться вином.

Дори дал знак, что неплохо было бы вернуться внутрь: его сосед по комнате уже удалился. Он не ожидал, что меня увлечет болтовня с его знакомым. Захо сообщил, что ему было приятно познакомиться.

Огни за карнизом притихли, и мне захотелось вернуться к сестре, хоть я и знала, что ей тоже не до меня.

– Отвези меня в Армонию.

– Так рано? Еще только полночь.

– Я волнуюсь, как там у них дела. – Он не поверил, и я вздохнула. – Все равно ничего не выйдет.

Дори медлил с ответом. Мы оба знали, что я была не готова.

– Хорошо, только пожалуйста, пообещай, что придешь завтра на пляж?

– Ладно.

Мы подходили к нашему с Катериной маленькому отелю, и Дори старался всеми способами замедлить расставание.

– Алекс еще не ушел, вот увидишь. Ты им только помешаешь. Давай подождем?

– Нет, время уже позднее, я уверена, что она одна, – мне хотелось уйти домой по собственному желанию, и соблюсти остатки приличий, и, в то же время, хотелось избежать чересчур счастливой улыбки, которая бывает у слишком быстро влюбляющихся дурачков.

– Знаешь, я никогда так много не смеялся, как с тобой, я имею в виду, наш первый вечер, – у белокаменной арки, под свидетельством крепких фикусов, он положил руку на мою талию. – Что я буду делать, когда ты уедешь?

Я знала эти движения в прошлой жизни. Он проделывал то же десятки раз в этой. Я улыбнулась, и, появившаяся на мгновение, подавленность в его лице исчезла. Он переплел наши пальцы.

– Шпирт.

– Что?

– Так мы в Албании называем любимых.

– Ааа. В русском есть слово «спирт», это значит алкоголь.

– Нет, шшш! Шпирт. Скажи.

Эта ночь была светлой и на удивление тихой на нашей улице. От сладкого воздуха в моей голове ожили все самые цветные чувства, которые людям приносит юность. Я выгнула кончик языка к небу, как он.

– Шшшпирт. А что это значит?

Плотина сломалась, и улыбка на лице Дори засветилась чем-то родным.

– Это значит «моя душа».

Когда я постучала в дверь нашей комнаты, из нее, вежливо кивнув, выбежал Алекс.

Казалось бы, молодые люди, которые темное время суток провели, держась за руки, могут не стесняться того, чтобы днем их видели рядом. Но парням, также, как и девушкам, необходимо было создавать иллюзию беспристрастности. Ведь все это кончится через несколько дней. На острове это всегда кончается за неделю.

Около полудня Катерина аккуратно снимала одежду, готовая отыграть первый ход «дефиле до волн», включающий в себя: плавную походку с прямой спиной, касание воды ступнями, поворот, улыбку (для меня), проход к шезлонгу, и звонкий смех, такой, будто мы настолько самодостаточные, что можем сами прекрасно развеселить друг друга, и вовсе нам не нужен никто. В последнее мы искренне верили.

– Ну как, он смотрел? – говорила она, заплетая густые волосы в пучок.

– Ага, они все смотрели. По-моему, у тебя теперь есть еще один кавалер – вон тот старичок с кожей цветов польского флага.

«Не издевайся», – с долей самодовольства сказала ее ухмылка, и Катерина протянула мне свои самые крупные солнцезащитные очки.

– Держи, можешь шпионить. А я пойду искупаюсь.

Если наклонить голову под нужным углом, то совсем незаметно в какую сторону направлен мой взгляд. Будто я так расслабилась, что вот-вот усну. Дори выглядел занятым, и счастливым, оттаскивал джет-ски и пританцовывал, с успехом пытаясь рассмешить Большого Босса. Затем, пока Мелкий перепрыгивал волны с какой-то девушкой на заднем сидении, Дори с Алексом устроили что-то вроде соревнования по подтягиванию. Выделываются же. Я контролировала улыбку, отпуская ее лишь на один бок.

Наше знакомство было спонтанным, и я-то знала, что не должна испытывать волнений. Ну подумаешь, целовались. Неделю назад это стало бы для меня чем-то безумным. Но «Я-ханжа» покончила с собой в Малии, очарованная молодыми британцами, которых весь третий курс института я ставила во главу пирамиды мужских особей. Они были ухоженные, современные, говорили такие комплименты, которые в России мне доводилось услышать… ни разу. Хотя нет, помню, какой-то пьяница в маршрутке сказал, что цвет моего лака на ногтях сочетается с оттенком глаз. А после выпал из открывшихся дверей, прямо на остановку.

И все-таки, когда английские парни выкрикивали мне в ухо заезженное «откуда ты?», то казалось, будто все это нереально. Было проще, потому что это было еще более безответственно, чем прогулки под луной с Дори. Англичане, они для нас как ненастоящие. Не лучше и не хуже, просто другого сорта. Будь то темнокожий красавец с сережкой в ухе, парень-воротничок с идеальным пробором на голове, или блондинка в коротком топе с наклейками-ромашками на шее. Кажется, что мы воспитаны настолько по-разному, что никогда не сойдемся дольше чем на ночь, и неважно, сколько пластинок брит-попа ты прослушал в двенадцать лет. На каком-то уровне все русские так видят запад. Людьми, которые живут удобнее нас, и, потому шансы на понимание самых сокровенных проблем стремятся к нулю.