Сергей Данилов - Сезон нежных чувств

Грамм… Что они там вчера нарешали с ней в пьяном виде? Юрик соскрёбся с постели, сделал два шага до двери, щёлкнул замком, после чего был снесён мощным порывом ворвавшейся жизнерадостной подруги опять на кровать.

Грамм пребывала в стального цвета халате с косым запахом, но выглядела выше ростом, возможно, от распушенных в неимоверную прическу крашеных платиновых волос. Лицо было тоже явно не её, а какой-нибудь западной актрисы, которую Бармин в упор не знал. А главное, она активна без всякой меры. Сидя сгорбленно на кровати, жалобно спросил:

– Чего тебе?

Она принялась хохотать. Вчера ушла с хохотом, сегодня вернулась – опять хохочет и ещё пальцем тычет, зараза. Бармин глянул, куда тыкала подружка, – на его ногу, и увидел лиловый синяк, уходящий от колена через бедро до самых плавок. Более длинный и обширный синяк имелся лишь в детстве, когда он в дошкольном возрасте спускался на высоких ходулях с горки и дроболызнулся плашмя о соседский забор. Тогда синяк проходил от лба до колен, но и этот тоже неплох. Итоговое второе место.

Подружка крутанулась на месте волчком, полы халата взлетели в воздух, обнажилась снова красивая женская нога, как ни странно, ещё более красивая, чем вчера. Он подумал и понял, почему сегодня на ней не шлепанцы, а красная лакированная босоножка на высоком каблуке. Причём Грамм согнула и поставила её этак с шиком, на особый манер, что ни дать ни взять – настоящая испанка или цыганка испанская, и даже выкинула вверх руку, будто завершила танец бурной страсти фламенко. На её изящном бедре тоже красовался длинный синяк. Эля радостно указывала на него пальцем.

«Чему радуется человек? Синяку? Совсем рехнулась. Но как противно жить!»

– Представляешь, – провозгласила она, – вчера мы решили всё домашнее задание для Меньшиковой, все семьдесят интегралов за один вечер. Это рекорд! Математический подвиг!

Тетрадка с книжками валялись на столе. Юрик дотянулся, взял, раскрыл. Точно, полтетради исписал, но почерк ужасный, какие-то рваные закорючки. Вера Михайловна, естественно, разъярится и даже проверять не станет. «Ах, да, это интегралы, но всё равно что попало и как попало», – он небрежно кинул тетрадь и улегся обратно.

Грамм присела на краешек кровати, даря еле различимый тонкий запах духов:

– Заболел?

Бармин хмуро оглядел её всю с ног до головы негостеприимным взглядом:

– Отвали, а?

– Шутишь?

– Нет, отвали на фиг.

– Ну, ты, Бармин… Ты знаешь кто после всего этого? Ты… такой маленький, противненький, чёрненький, мерзкий… толстый… жирный крошка Цахес.

Лицо Грамм на глазах снова обрело жёсткий контур, она резко поднялась, вколачивая высокие каблуки в дерево половиц, бросилась на выход и дверью хлопнула так, что, сто раз чиненной-перечиненная, та ойкнула, как живая. Он решил, что Эльвира с кем-то его перепутала. Жирным Юрик не был никогда.

– Что, товарищи, уже все собрались? – торопливо поинтересовалась невысокая женщина в вязаной рябенькой шапочке, надвинутой по самые брови, влетев бочком в маленький кабинет на десять человек.

В её голосе слышалась надежда, что кого-то пока нет, причём вместо слова «товарищи» она, как всегда, произнесла сокращенно «трищи». При этом скинула полосатое верблюжье пальто на подоконник.

– Поздравляю с первым занятием в этом году. Кто забыл —

меня зовут Анна Абрамовна Ливитина. Мы сейчас, как грится другое, будем заниматься английским… – осмотрев по очереди лица всех студентов большими черными глазами на ромбическом костистом лице, уточнила: – Языком. Все получили в библиотеке книги «Женщина в белом»? Прошу открыть на десятой странице. Так. Будем читать и переводить.

Заглянула в поданную рапортичку, близоруко прищурилась:

– Студент Сабиров, начинайте, плиз.

Пока Рифкат читал, Анна Абрамовна стоически морщилась при неверном произношении неопределенного артикля, местами не сдерживалась, поправляла. Рифкат быстро кивал и говорил по-своему, радостно открывая рот: «Вэ». После двух десятков замечаний Анна Абрамовна уморилась, оставив бесплодные попытки.

– Достаточно, комрид Сабиров. Вэтс инаф. Переводите, что вы прочитали.

– Все?

– Что вы прочитали.

– В смысле? С начала страницы?

– Естественно, комрид Сабиров.

– …Он облизал его губы…

– Как это… Что это такое вы говорите, комрид Сабиров, как грится другое?

– Перевожу с начала страницы.

– Где это вы такое увидели?

Сабиров сосредоточенно поправил очки:

– Как тут написано: хи – это он, по-нашему, смэк – облизал, вот перевод в нижней сноске. Так, значит, дальше хис – его, липс – губы. Получается: он облизал его губы.

– Ну, товарищи, что это такое? Комрид Сабиров, как это он может облизать его губы? Вы себя послушайте только, что вы тут нам такое говорите.

– Запросто может. Вот так, – Сабиров высунул кончик языка и аккуратно провёл по губам.

Ливитина отвернулась к окну, дабы не видеть физиологического надругательства над лексикой.

– Да ну вас, трищ Сабиров. Что вы такое говорите? Почему его губы? А чьи губы он ещё в принципе мог облизать?

– Ну мало ли…

– Что значит – мало ли? Мы про это даже не говорим.

– Надо на девятой странице тогда почитать. Можно?

– О боже, какие глупости вы говорите, комрид Сабиров. Разве так говорят? Он облизал его губы? А?

Рифкат растерянно посмотрел на Мурата, который в полном недоумении тянул себя за уши вверх и пожимал плечами.

– Как грится другое, студенческая группа понимает, о чём идет речь?

Она снова близоруко ткнулась в рапортичку за списком фамилий.

– Комрид Великанова, как вы думаете, может ли он облизать его губы?

– Ну, при желании может, конечно, – краснея, высказалась комсорг, – к примеру, находясь в большом волнении. А вообще надо шире рассмотреть контекст. Или во рту у человека пересохло.

– Комрид Великанова, вы понимаете, что нам тут говорите, как грится другое? В каком таком рту, где вы рот-то узрели? У меня просто слов нет! Комрид Латыпов?

– Может, просто сказать: он поцеловал… ой… то есть…

– Комрид Латыпов, не о том думаете, как грится другое. Комрид Бармин, объясните нам.

– Он облизал губы?

– Уходите от вопроса, комрид Бармин, почему пропустили слово хис? Куда девалось хис? Нет, плохо, плохо. Просто никуда не годно, трищи. Как же мы будем переводить с вами тысячи? Десятки тысяч? Когда вы не можете перевести правильно три простых английских слова? Я просто в ужасе, трищи, как грится другое. Что сделал в данном случае герой произведения «Женщина в белом»? Какие ещё будут варианты, комридс студенты?

Анна Абрамовна вновь принялась разглядывать всех сомневающимися чёрными, навыкат глазами, но сколько-нибудь этичных вариантов перевода трех английских слов ни у кого больше не находилось. Трищи студенты уклончиво отводили глаза в разные стороны.