Сергей Данилов - Сезон нежных чувств

Вбежав красивой поступью в университетские ворота, спортсмены резко сбавили скорость, перейдя на спортивную ходьбу. Мерзлый воздух уже схватил гортань и взялся за бронхи.

Деревья и кусты в роще покрылись роскошным бело-фиолетовым кристаллическим убранством, превратившим насаждения в вечноцветущие субарктические деревья неизвестных видов. Главный корпус тонул в чаще зимнего сада, многократно более роскошного, чем летний, как экскурсионный теплоход в тропической гавани из белых джунглей. О создателе университетского сада и через много лет после его (чего?) трезвонили чуть ли не в каждом номере университетской газетки. При чтении Юрик пропускал эти скучные заметки. А теперь подумал с незнакомым чувством благодарности к вроде постороннему прошлому: «Вот жил человек и создал такую красоту!».

На тропинке сказочного леса стояли два человека: маленькая старушка в кокетливой шапочке и белом пушистом платке под ней и высокий, прямой, с тростью старик в серой полковничьей папахе. Лица у них были одинаково белыми, без кровинки. Они не спеша любовались на покрытый белым прозрачным облаком сад, как японцы на цветущую сакуру. Медленно переходили с одного места на другое, меняя точки обзора.

Рифкат остановился. Проковырял в замёрзших очках дырочку, которая тут стала затягиваться белой плёнкой.

– Знаешь, что-то щёки сильно обмерзают. Кстати, ты тоже потри, у тебя кончик носа белый, – развернулся и пошёл назад.

Спускаться на Московский тракт по обледенелым ступеням восьмиметровой деревянной лесенки было опасно: запросто можно сломать ногу, если оступишься или поскользнёшься, поэтому Юрик взял картонку и съехал вниз по ледяной трассе, которую раскатала местная детвора. Внизу ощутил, что у него немеют сразу и нос, и щёки. Хорошо, что уши у шапки накрепко завязаны. Однако теперь обратно пути нет, надо добежать. Наверное, раздевалка на стадионе открыта. Там тепло, можно будет отогреться.

На стадионе Стальной Конь ремонтировал каток мокрым снегом и горячим кипятком из лейки. Мороз старику нипочем. Велосипед стоит рядом, погрузив колеса в сугроб. По заснеженному полю носился, жонглируя мячиком, одинокий человек, завзятый футболист Бобби. Юрик не стал ему кричать, не до того уже, стремглав заскочил в раздевалку, скинув перчатки, и принялся растирать потерявшее чувствительность лицо.

Ему показалось, что и в помещении страшно холодно, несмотря на пар, поднимавшийся над ведрами с горячей водой, которую нагревали кипятильниками для полива катка. Весь костюм мигом отсырел.

Пар начал быстро проникать к телу через влажную одежду, и он, сев на лавочку, смог стянуть смёрзшуюся обувку. Кеды застыли в камень, резиновая подошва абсолютно не гнулась.

Пальцы ног и ступни, оказывается, замерзли более всего, они просто окаменели, а когда начали отходить, он чуть не завыл от боли, подпрыгивая на низкой скамеечке. Мучения продолжались недолго, но за эти минуты успел попрыгать по всей скамье для раздевания, занимавшей пространство от стены до стены, и в сердцах порвать тесёмку на шапке, которая завязалась узлом и не желала поддаваться малоподвижным пальцам. Теперь две связанные в одну тугим узлом тесёмки болтались на левом ухе шапки. Разозлившись, Юрик оторвал их окончательно. Блаженное тепло проникло к телу вместе с паром от кипятильников. Боли в ногах и пальцах рук, будто под ногти загоняют иголки, окончились, он размяк и прислонился к стенке спиной.

Неужели теперь бежать обратно? Черт побери! Ему сделалось жарко. Какого черта он сюда прискакал? Сидел бы спокойно в общежитии, делал уроки, воскресенье же. А Бобби просто рехнулся: зимний футбол в сорок градусов.

Однако делать нечего, набравшись храбрости, Бармин покинул свой приют и трусцой устремился в обратный путь, помахав рукой на прощанье неутомимым Бобби и Стальному Коню, у которых в капиллярах вместо крови тек чистый антифриз. Не успел выбежать с заснеженного стадиона на дорогу, как почувствовал, что костюм его ненормально замерзает. Не он, Бармин, а именно костюм. Пропитавшись водяным паром, на морозе ткань мгновенно стала жёсткой, смерзлась, и одежда превратилась в космический скафандр, который трещал при движениях, словно жестяной короб. Не хватало ещё порвать новую вещь.

С бега перешел на шаг. Тут вдруг резко прокололись мочки обоих ушей, словно мороз выступил в роли хирурга, готовя их под ношение серёжек. Шапка без тесёмок больше не защищала, а перчатками, которыми он попытался прикрыть уши, сами были ледяными. Пришлось снять, прижать локтями к бокам, а пальцами согревать уши, тереть нос и щеки. Вот тут-то и прихватило по-настоящему руки, так что на бегу он не смог натянуть перчатки, только дул изо всех сил в кулаки, пытаясь согреть. Но тщетно. Тогда он бросился со всех ног вперёд, не обращая внимания на скрежет своей одежды.

Под ногами треснуло, будто речной лед на слабой полынье, он чуть не упал. Подошвы вьетнамских кед разломились пополам. Из них торчали наружу шерстяные носки. Юрик изумился: «В чём же я теперь на физкультуру ходить буду?»

Ждать и стоять было некогда, бежать невозможно, он кое-как запрыгал вперед, но взобраться вверх по обледенелой лестнице на сломанных подошвах оказалось делом невозможным. Когда осознал это после нескольких неудачных попыток, окончившихся падением почти с середины, то есть с высоты пяти метров, без колебания принялся расшнуровывать странно белыми пальцами, снял, отбросил в сторону и полез наверх по сугробу рядом с лестницей в одних шерстяных носках.

Все происходящее уже казалось ему нереальным бредом. Такое просто невозможно в обычной жизни. Он не чувствует рук, не чувствует ступней. Что теперь, замерзнет в университетской роще, не добежав каких-нибудь трехсот метров до спасительного общежития? Нет, так ведь не бывает? Почему не бывает? С дураками все бывает, даже невозможное возможно.

Тут его осенило: а вдруг главный корпус открыт, несмотря на воскресенье? Это последний шанс, надо пробовать спастись. На изморози каменного крыльца не значилось отпечатка ничьих ног, значит никто еще не входил внутрь. Чуть не плача от отчаяния он потянул массивную ручку огромной двери. Она страшно скрипнула, но все же открылась.

Стуча обледеневшими носками, как копытами, Юрик заскочил в неотапливаемое помещение, отворил следующие двери, а там почти сразу натолкнулся на бабку в форменном черном кителе охранницы, не сходившемся на животе, замотанную в шаль:

– Вы куда, молодой человек? – спросила она тревожно.

Он лишь прыгал по кафельному полу, не в силах говорить. Старуха перепугалась.

– Уходи, уходи давай, а то враз милицию вызовем. Или в кутузку захотел?

– Коституция… – прорвалось из смёрзшихся, потресканных губ, вместе с капельками крови.