Array Антология - До горизонта и обратно

Она молчит. «О боже! Ведь это так просто! Невозможно не понять Вовкин взгляд!»

– Есть хочешь?

«Наконец-то удача! Он постоянно хочет есть, вот уже лет пять, как хочет!»

Вовка неторопливо и даже небрежно кивает. Не так уж это легко, небрежно кивать, если сутки не ел!

Девушка покупает Вовке блины, и, хотя они только со сковороды, Вовка поедает их как есть, раскаленными, будто и не обжигаясь. Зрелище – поразительное. Доедает последний, а девушка тем временем берет ему кофе с пирожным.

«Благословен Еси, Господи, за то, что посетил нас и явил избавление!»

Еще четыре булки и кофе… «Силен! Ну, Вовка! Атеперь скажи все просто и прямо – как обычно и говорят мудрые».

– У меня отец пьет, – тихо и как-то виновато говорит Вовка. – А мама умерла три года назад. Меня забрала бабушка в Коломну – да тоже умерла через полгода. И я там в детдоме. Через год приехал к отцу в Москву, просто навестить. Он был пьян, не заметил – не что приехал, а что меня целый год не было. Теперь, когда в Москве, – к отцу не захожу.

– Как же тебя отпускают одного в Москву?

– А никого не отпускают, мы сами уезжаем. Воспитателей и поваров вообще в выходные нет. А чего там делать? В Москве мы хотя бы прокормимся. Спасибо вам!

– Пожалуйста!

«Девушка, милая, разговор этот вот-вот закончится, а Вовка исчезнет, навсегда! Действуй, не теряй времени, мгновения эти неповторимы, как и любое чудо».

– Вовка, а ты знаешь, что такое «индульгировать»?

– Конечно, – важно отвечает тот. – Это когда грехи отпускают. Даете деньги – вам отпускают грехи.

Сердце девушки начинает трепыхаться в грудной клетке и отдается – где-то в горле уже, тяжело и больно. «Не сдерживайся, милая, не губи того, что в тебе принялось… Говори – иначе твое бедное сердце не выдержит! Решайся!»

– Вовка… пойдем ко мне жить! – проглотив комок, говорит девушка.

Сердце бьется внутри нее, словно раненый механизм, что вот-вот разлетится на куски.

– А ты детей любишь? – мальчик смотрит очень внимательно, испытующе. «Этот парень, пожалуй, помудрее многих взрослых будет. Попробуй-ка соври такому – сразу прогоришь!»

– Не знаю, – вздыхает она сокрушенно. Это, к счастью, правда.

– А меня – будешь?

«Спасибо, Господи! За людей с душою светлой, спасибо за ангелов, что готовы жить и надеяться, хоть их обманывают и ранят все… С какой же легкостью доверяют они свою душу – до скончания времен! Теперь уже не важно, что ты ответишь, милая девушка, – Вовка не оставит тебя, ты только искренней будь!»

– Тебя – буду. Точно буду.

Вовка снимает очки. Глаза у него светло-голубые, с маленькими серыми крапинками.

– Тебя как зовут?

И в самом деле, как? Люди, что приходят ко мне, бывает, забывают представиться, а еще бывает – скрывают свои имена.

– Анна.

– Красивое имя, – Вовка одобрительно кивает и водружает очки обратно.

Сердце Анны стучит все еще напряженно, но уже ровнее, спокойней. Она держала, быть может, самый сложный свой экзамен – сегодня. И сдала. Анна непроизвольно поворачивается в мою сторону, ищет меня – напрасно! Ровно на секунду я опередил ее – спрыгнул вниз и стал невидим. Произошедшее сегодня – случилось между Анной и Вовкой. Я тому лишь свидетель.

Вовка берет Анну за руку:

– Пойдем домой, Анна, скоро стемнеет.

«Благословен Еси, Господи! Благодарю за то, что дал нам нас самих как единственно возможное лекарство от всех недугов; что учишь пользоваться этим лекарством; что кто-то, безусловно, научился и познал жизнь и любовь вечную! Благословен Еси, Господи, Боже, Отец Наших! Благословен Еси!»

Если говорить честно, то мы в нашем научно-исследовательском институте и не такое делали. Величайшие метаморфозы всемирной истории и наших клиентов для нас – как прозаическая зубная боль для опытного стоматолога. Впрочем, известная доля отваги для наших исследований необходима.

Что касается моего руководителя, то он давно работает с какими-то историками и влиятельными политиками, представляя им бесценный материал из прошлого. Он легко «вселяет» исследователя (точнее все-таки, «психику» исследователя) в любого ранее реально жившего человека (опять же, точнее сказать – в «психику» этого человека), при этом неважно, на сколько веков ранее этот человек жил. Реалии сквозь 3,5 тысячи лет настолько достоверные, что мне до сих пор не верится, что это все-таки «иллюзия».

Шефа и его спонсоров интересует Джосер, они до сих пор не могут понять, как он стремительно взлетел и стал фараоном Египта, хотя был неприметным жрецом. Я сам пока этого не могу понять, хотя я и есть Джосер, во всяком случае последние несколько месяцев. Конечно, я – исследователь, снабженный легендой и натренированный, которого «вселяют» в Джосера; при этом никаких чудес, конечно, не происходит – мое тело всегда пребывает в нашем институте, оно никуда «не перемещается во времени», и любой интересующийся человек может это проверить.

Хатшепсут мне снится каждую ночь. Песок, набившийся в ее сандалии, мешающий ей идти. Одежда из домотканой марлевки, полупрозрачной и лиловой. Узкий золотой обруч в волосах. Жрецы заставляют ее подниматься по ступеням полуразрушенного покинутого дворца, по ступеням неестественной высоты, заставляют идти одну по утерявшим кровлю галереям, в которых лежат и стоят урны с прахом ее предков – царей и цариц Египта. Маленькая царица, чье сердце колотится под худыми ребрами, маленькая царица, стремительно летящая с ненавистью мимо алебастровых вместилищ былого величия, задирающая голову, чтобы разглядеть странный кованый светильник с фигурками зверей и птиц. Она поворачивается ко мне и впивается в меня бирюзовым взором или изумрудным, когда каким. Большие прекрасные глаза, почти без зрачков. Крупный план. Стоп-кадр. Обрыв. Будильник… Доброе утро!

Я встаю и иду в институт, чтобы «переехать» в Джосера и опять встретиться с ней. Это уже будет реальность, но тоже похожая на сон. Наваждение. Я понимаю, что тривиально и нелепо влюблен в отдаленную от меня тысячелетиями девушку, как дети влюбляются в персонажи романов. Наверное, руководитель специально выбрал меня на эту работу. Он считает, что я подхожу к исследованиям «с душой», а полное включение делает удаленную от нас реальность более яркой и ощутимой. Так или иначе, меня тянет в лабораторию, меня манит время, в котором живет Хатшепсут, эта поганая эпоха, отмеченная убийствами, казнями, исчезновением людей и мятежами. Когда Джосер станет фараоном, все это прекратится. Но как? Мне осталось примерно месяц до этого события, а я все там же – обычный жрец. Может быть, я – Джосер, никогда не станет фараоном? Может быть, реальный Джосер не любил Хатшепсут, поэтому и смог стать правителем? Я устаю от этих вопросов. Реалии Древнего Египта не менее сложны, чем современные, я путаюсь в них, в своих чувствах, в событиях. Хотя меня тренируют, и в образ я давно вжился, но всего не предусмотришь. И при столкновении времен в одном сознании я часто испытываю шок. «Надо сосредоточиться, – говорят мне коллеги, – ты отправляешься!»