Егор Шевелёв - Узник острова Райкерс Айленд. Американский дневник

Через полчаса все затарились. Возвращаемся обратно. Не удобно нести тяжёлую объёмную наволочку. Как бы это удивительно не звучало, но абсолютно непредвиденный случай избавил меня от тяжёлой ноши, но добавил хлопот. Сознаюсь: да! Я подумал о том, что было бы хорошо, если бы лично мне не пришлось так далеко тащить на себе эту тяжесть. Нет, я не думал о левитации наволочки в антигравитационном поле, по воздуху или наличии «кравчучки» на колёсиках. Мне почему-то вспомнились так называемые «таксисты» греческой тюрьмы, где пакистанцы за умеренную плату переносили тяжеленные ящики с водой, со льдом, едой и вообще они чуть ли не прирождённые носильщики. Но ничего конкретного я не намечал. И не планировал. Просто так получилось.

У впереди идущего, весьма молодого инмейта (скажем так: персидско-индусской национальности), по дороге назад выпал пакет с чипсами из бумажного пакета. Он остановился. Я тоже, по инерции, думая совершенно о другом. За пакетом чипсов на пол последовали ещё несколько вещей. «Хэлп ми» (помоги) – говорит он мне. А к кому ещё ему обращаться?

Он не так давно прибыл, расположился по соседству с белизийцем. Видел, как мы играли там в карты. Напуганный паренёк, очень надеющийся на помощь адвоката. Прилично одет. Понятное дело ему здесь страшно, инстинктивно он ищет для себя самое безопасное окружение. Ну и нашёл трёх флегматиков, играющих в карты. Одного созерцания со стороны, даже без участия, ему хватило для понимания «ху из ху».

Ну, вот сейчас подниму твои чипсы, супы, положу их сверху на пакет и топай себе дальше. Не судьба. Бумажный пакет продолжает рваться. Практически всё содержимое пакета вываливается на пол. Паренёк падает на колени чуть ли не со слезами на глазах и пытается собрать разлетевшиеся продукты в одну кучу. «Хэлп ми, хэлп ми плиз» – просит он лично меня. Очередь обходит нас, все с интересом наблюдают. Ну а чем я тебе сейчас могу помочь? Очередь ушла от нас и остановилась за поворотом, невдалеке. «Плиз хэлп» (помоги, пожалуйста). Как? Подходит дежурный мент. И почему они не ходят с запасными пакетами? Мент сочувственно смотрит. Не ругает за задержку, не помогает. Смотрит. И я смотрю. Не могу же я сейчас просто пожать плечами и уйти. И помочь ничем не могу. «Плиз хэлп, пут ит ин ёр бэг» (помоги, пожалуйста, положи это всё в свою сумку). Мне эта идея не нравится. Мой вещмешок и так тяжёлый. Индус стоит на коленях и смотрит на мой мешок, как на оплот последней надежды. Свободного места осталось мало, забит на две трети.

Нет, этот созерцающий мент ничем не поможет. Ничего другого не остаётся. Развязываю свою наволочку. Он начинает складывать туда свой провиант. Эх, сейчас придём, придётся пересматривать и сверяться с накладными. Лишняя морока. «Сэнк ю, сэнк ю». Он даёт мне в руки его бутылку пепси и блокнот, забирая наволочку. Догадался, что нести эту наволочку доведётся ему. Присоединяемся к хвосту очереди. Здесь никому до нас нет дела, никто ничего не комментирует. Странно. «Сэнк ю, сэнк ю вэри мач» – постоянно раздаётся у меня за спиной до самого возвращения в хату. Всё-таки бестолковый народ эти пакистанцы. В хате я занялся сортировкой вещей: где мои, а где его. Это заняло гораздо меньше времени, чем я опасался.

«Рэк, волкинг аут». Нет, не пойду я сегодня гулять – пойду стричься. Где-то через час нас позвали на подстригание. Я надел самую худшую белую футболку, взял выписанный пропуск и небольшой компанией мы отправились стричься.

В парикмахерской тепло – в каждом окне вмонтированы оконные кондиционеры, помимо общей вентиляции. С футболкой я не прогадал: куда проще вытрусить белую футболку, на которой всё видно, чем серый свитер. Входя, записываем свои имена в книгу посетителей и садимся на стулья ждать своей очереди. В углу работает телевизор. Жужжат машинки, щёлкают ногтегрызки. Среди всё входящих и входящих заметил знакомого русского паренька. Поболтали немного. Как ни странно, общих тем для беседы мало. Ждём своей очереди около часа.

Парикмахер подозвал меня и начал вести непринуждённую поверхностную беседу на испанском языке. Где-то на четвёртом сказанном мной предложении (подлежащее, сказуемое, несколько прилагательных) он меня раскусил и понял, что испанский – не мой родной язык. Про загадочную далёкую страну Украину он ничего не знает. Машинка прошлась по моей голове. Пряди чёрных волос скатываются по чёрной ткани, в которую, я укутан. Я замотан по самую шею, а сама шея залеплена специальной липучкой, чтобы остриженные волосы не падали за ворот. После стрижки взял ногтегрызку и подстриг ногти на руках и ногах. Ногтегрызки находятся в стакане с какой-то синей жидкостью. Стерилизуются. С ней в комплекте дают бумажный пакет для остриженных ногтей. Возвращаешь её на место – получаешь обратно свой пропуск и можешь идти.

Возвращаюсь обратно. Наша полная чернокожая дежурная ментиха, забирая пропуск, делает мне комплимент относительно причёски. Хм, всё-таки она правильно запомнила мою фамилию. Беру чистые трусы, футболку, полотенце, шампунь и иду в душ. На мытьё подстриженной головы тратится заметно меньше шампуня. Вытряхиваю белую футболку от мелких колючих волос (они всё равно умудряются проникать), затем застирываю её. Ненавижу, когда волосы колются. Пью кофе, сохну, натираю лицо и руки кремом. Голова сохнет теперь гораздо быстрее.

После обеда телефоны опять не работают. Вечером другая дежурная ментиха сделала комплимент про причёску. Странно всё это.

Четверг 11 ноября 2010.

«Радио Дэвидсон» как всегда радует. Сегодня вечером с удовольствием и некой улыбкой слушал познавательную передачу об английском языке. Как этот язык меняет русскоязычных людей в эмиграции, когда они живут в чужой языковой среде. Только сейчас на меня снизошло озарение, что же со мной в действительности происходит. Вот почему стилистика моего русского языка так заметно изменилась. И я не могу не чувствовать это. То моя речь изобилует бесконечными деепричастными оборотами, то скупо штампую лозунгами и куцыми предложениями а-ля Маяковский. Конечно же, без заимствования иностранных слов в написании своих записок об Америке я ну никак не могу обойтись. Пора оставить свои тщетные попытки писать на литературном русском, подражая классическому стилю. Не смогу. Уже не смогу. Теперь в моей голове родной язык благодаря изоляции и в некоторой степени ассимиляции стал диким и самобытным, обрёл самостоятельность. Местами ловлю себя на том, что стал задумываться о порядке слов в предложении: как бы их красивее и складнее расположить. До начала изучения испанского и углублении познаний английского, такой карусели с прилагательными, подлежащими и сказуемыми у меня не было. С этого момента я твёрдо для себя решил: буду писать, как пишется.