Алексей Смирнов - Пассажиры

– Вот ты скажи мне, кем ты будешь? Гинекологом?

Посторонняя женщина в очках, с соседнего сиденья:

– Проктологом!

Курсант, пожимая плечами:

– Кем прикажут.

Мужчина:

– Ну а все-таки?

Курсант:

– Инфекция.

Женщина в очках, словоохотливо и радостно:

– Инфузория!..

Мужчина:

– И чем ее лечат?

Курсант:

– Лекарствами. И закалкой.

Женщина в очках, с готовностью поет:

– Если хочешь, если хочешь быть здоров…

Мужчина, доверительно:

– Я вот призывался в 77-м…

Я вышел остановкой раньше нужной. Позади меня женщина в очках задумчиво приговаривала, качая головой: «Одна, совсем одна».

Никак не пойму людей, которые ездят в метро в камуфляже. С семьей, в выходной день.

От кого они прячутся, от кого хотят скрыться? Ведь ничего не получится.

Чтобы спрятаться в метро, нужно проколоть себе бровь и вставить гантельку, а в уши – наушники, да выкрасить черным ногти, да взять в руки банку с джин-тоником. Тогда никто не догадается, что ты на самом деле джеймс-бонд и выполняешь невыполнимую миссию, сопровождаешь жену в мир кожи и меха.

В вагон метро вошел продавец лейкопластыря.

Он был пьяный в дрезину.

Он очень долго топтался на месте, обретая точку опоры и устаканиваясь. Утвердившись, он обратился к пассажирам:

– Лл-ляко..пстырь!… залепляет…

Лейкопластыря при нем не было. Он его потерял.

Снова некрополитен.

Вошла продавщица всего, кубических очертаний; вошла и затрубила:

– Ручки гелевые, на масляной основе, пишут в любом положении…

Пауза. Не меняя интонации, тем же нечеловеческим монотонным голосом:

– Ручек нет, блин, кончились, надоели они мне…

Я так захохотал, что стало неловко. Беззвучно, но лицо выдавало. Вокруг сидели чинные, каменные пассажиры – кроме очаровательной девушки напротив. Она занималась тем же, что и я. Так мы и ехали, поглядывая друг на друга и прыская, пока я не вышел.

Троллейбус.

Спортивная старушечка-кондуктор протягивает ладошку. Я сую мелочь и бумажку: десять рублей. Бумажка сложена пополам. Из бумажки торчит какой-то чек.

Старушечка осклабилась и весело сверкнула очками:

– А ваши чеки мне не нужны! Нет!

– А мне – ваш билет…

Не реагируя:

– Если чеки хранить – деньги не будут держаться! Чеки нужно выкидывать! Денег не будет… У китайцев написано! Кун-шу вроде, да? Читали?

– Как скажете, – пожал я плечами. Скомкал чек и бросил на пол, намусорив.

Дома у меня, между прочим, полным-полно чеков, и в карманах тоже.

Старушечка пошла дальше, помахивая детектором.

Я услышал озабоченное:

– Эти ваши карточки – тоже чеки… не будет денег…

Та же кондуктор-старушечка, тот же троллейбус. Четыре дня спустя.

У старушечки – монолог. Не без яда.

Очки сверкают.

– Их сразу видно – всяких вологодцев, тамбовцев… новгородцев. Тут немцы сели! Заблудились. Я к ним, показываю: платите! А они не понимают. Тут одна подошла – давайте, говорит, переведу. Переводите! – говорю. И она стала переводить. А те как начали возмущаться! А я им говорю – вы не понимаете, где находитесь! Вы в Ленинград приехали, это вам не Европа!… А они в ответ только и знают свое: Швайн, да Швайн…

Метро.

Вдохновенный торговец религиозным календарем.

– Есть Прощенное Христом Воскресение…

Троллейбус пошел на вираж, и все покатились.

Из-под колес вырулил невменяемый «мерин» и умчался по синусоиде, по большой кокаиновой дороге.

Салон наполнился криками:

– В который раз!… Как везет, сука такая!… людей же везет!

Я стоял молча, с непроницаемым лицом и смотрел в окно.

На уровне моего пояса ожил сидячий мужчина.

– Во всем виноват водитель, – с горечью произнес он и вдруг ударил меня пальцем в живот. – Правильно?

Я согласился, поводя носом и постигая, что спирта в попутчике все-таки больше, чем солода.

– Снег! – крикнул он скорбно и снова ткнул пальцем, на сей раз в окно, пытаясь заглянуть под колеса. Мимо струился девственно чистый и старчески пересохший поребрик, но тот видел снег. – Будто водитель виноват! Накидают, а виноват водитель.

Он помолчал, подбирая слова.

– Надоело, – сказал он решительно, – не могу больше. Пойду на Кировский завод, не хочу водителем. Водитель всегда виноват. – Он перевел взгляд на кабину, и я представил его в ней, здесь и сейчас. На лице выходного водителя появилась слабая улыбка: – А за рулем сидит мужик – он моментом отхуячит! Нормальный парень. Сорок семь лет.

Я вышел, мысленно меняя пилотов местами.

Автобус, мчится птицей. За рулем пригнулся горный орел.

Я сижу.

Позади – он и она, я их не вижу. Только слышу.

Слышу, как она притворно возмущается:

– Не порти мне прическу! Перестань!…

Я добродушно улыбаюсь: вечная весна. Роден.

Сзади, строго:

– И чтобы помылся во вторник, понял?…

Сегодня я совершал разнообразные добрые дела в метро.

Сначала я подарил жетон похмельному человеку, который иначе не мог попасть домой. Сам был в столице в таком положении. Потом уступил место беременной женщине, которая чрезвычайно смутилась и даже стала отказываться. И я потом смутился, когда присмотрелся, стоя уже, потому что беременность, похоже, была не беременность, а просто большой живот.

После этого я вышел на платформу станции, что в сердце нашей Родины – Невского проспекта. И встал под эскалатором, где мне забили стрелу.

Там я начал совершать самое главное доброе дело: любовно смотреть на Пограничников, у которых сегодня День. Я рассматривал их любовно совершенно искренне. Они спускались по эскалатору и громко кричали: «Граница на замке! Спите спокойно!» Их было очень много, и все были юные красавцы, все на одно лицо.

И один из них бросил в меня пивную бутылку. Стеклянную. Промахнулся, разумеется, из-за чего я тут же усомнился в его меткости и, стало быть, способности поразить врага. И, следовательно, в оправданности моего спокойного сна, который, кстати, ни к черту.

Зачем он бросил в меня бутылку, как будто я шпион? Или, как минимум, нарушитель границы?

Поразмыслив, я пришел к выводу, что я, конечно, нарушаю границы – моральные. И мне показалось, что есть смысл учредить День Морального Пограничника. И в этот День вообще запирать метро, предварительно запустив туда всех причастных.

На днях со мной случилось маленькое приключение. У меня сломался мобильник, а он же еще и часы. Перестал включаться. Начинаешь заряжать – включается, но команды не слушает.