Александр Гусаров - Ночной разговор. Рассказы

Ростислав Сергеевич продолжая стоять на своей кровати, отреагировал:

– Ты молод и многого не знаешь. Вместо классов рабочих и крестьян теперь мелкие собственники, и над ними хозяева, крупные работодатели. Деньги раньше шли на большую армию, на помощь развивающимся странам, а теперь идут в карман бюрократам и начальству. Смертность превышает рождаемость. Люди о полном желудке и материальной выгоде думают. К зверям стали ближе. Раньше могли честно прожить. Сейчас даже инопланетяне взятки берут. Но уровень моего образования, подаренный мне Советским государством, позволяет разобраться куда надо и без вмешательства потусторонних сил.

Егор Кузьмич насмешливо спросил:

– А куда надо?

– Полежишь подольше – узнаешь! – не полез за словом в карман Сергеевич и лёг на кровать.

В палату заглянул коридорный широкоплечий медбрат со шприцем в руке. Ни слова ни говоря, он подошёл к Егору Кузьмичу, поставил тому на грудь коленку и сделал укол в руку. Обвёл мутным взглядом остальных:

– Ну, кто ещё вякнет, надену смирительную рубашку.

Все испуганно притихли…

…Мария Ильинична сумела ещё раз прорваться на приём к лечащему врачу. Ей непостижимым образом удалось самостоятельно пройти в лечебный корпус. Охрана, дежурившая в этот день, была настроена лояльно, помогла и справка о смерти мужа. Она со слезами на глазах предъявляла её всем подряд.

Вольдемар Борисович находился в кабинете не один и встретил неприветливо:

– Ожидайте в коридоре! – бросил он сквозь зубы, когда она чуть приоткрыла дверь.

После пятнадцатиминутного ожидания она не выдержала и вновь заглянула в кабинет. Пухлая рука Вольдемара гладила пышные бёдра женщины в белом халате с растрёпанными волосами. Раскрасневшись, как вареный рак, он, уткнувшись в её пышную грудь громко и страстно дышал.

Они одновременно с недовольными лицами оглянулись на Марию Ильиничну.

– Подождите! – раздраженно рявкнул доктор. Он подскочил, как кот, отгоняемый от миски со сметаной, и перед её носом захлопнул дверь.

Через несколько минут из кабинета, поправляя на ходу прическу, выплыла улыбавшаяся дама. Она проронила по ходу движения: «Мало у вас порядка товарищ Лапицкий». Следом выглянуло недовольное лицо с усиками.

– Входите!

Мария Ильинична решительным движением положила на стол справку, и заговорила, с трудом подбирая слова:

– Здравствуйте доктор. Поймите меня правильно. У меня умер муж…. Мне нужна помощь…. Отпустите, пожалуйста, моего сына на похороны. Я и вещи уже принесла, – в руке она держала небольшую сумку. Она с мольбой взирала на врача, уверенная в том, что уж в такой ситуации он не посмеет ей отказать.

Вольдемар Борисович невразумительно покачал головой, почмокал губами, потом уставился прямо перед собой и, наконец, закатывая глаза, произнёс:

– Сочувствую и соболезную вместе с вами, но это не в моей компетенции. Я такие вопросы решать не уполномочен, это процесс не одного дня, а выпускать на улицу человека, напавшего на врача скорой медицинской помощи, даже преступно. Вещи можете оставить в приёмном отделении. Не всю же жизнь ему здесь находиться, – он поймал её возмущённый взгляд и опередил следующий вопрос.

– Главный врач сейчас в отпуске.

– Значит, медсестер тискать вас уполномочили и это в вашей компетенции?! – произнесла Мария Ильинична. – А отпустить сына на похороны родного отца – не уполномочены?!

Он с улыбкой встретил её выпад:

– Да это не ваше дело, чем я занимаюсь. На все есть инструкции. Насильно вашего сына никто не госпитализировал. Вы сами вызывали «скорую», – он заулыбался, как ни в чём не бывало.

– Значит, не отпустите? – спросила она после слов врача тихо и потерянно.

– Инструкции, – развел руками Лапицкий.

Мария Ильинична поняла по выражению лица доктора, что ничего добиться не сможет. Денег на этот раз, чтобы решить проблему иным путем у неё с собой не было. Их и без того еле хватило на организацию похорон.

Она повернулась и придавленная горем вышла из кабинета.

К сыну Мария Ильинична в этот день решила не заходить, чтобы не расстраивать ни его, ни себя. Передала через мрачного медбрата посылочку с продуктами.

Дома, наплакавшись вволю, взялась за похороны.

Она долго стояла над мужем, оставленным на время у разрытой могилы, чтобы потом, склонившись и припав к холодным губам, проститься с ним навсегда.

После окончания траурных мероприятий дождалась приёмного дня для посещений и поехала в больницу. Они встретились на свидание с сыном все в той же жуткой полутемной комнате.

Как Мария Ильинична не готовилась к встрече и не пыталась сдерживать слезы, они хлынули из её глаз, едва она увидела Костю.

Догадавшись, что произошло что-то нехорошее, он испуганно спросил:

– Мама, что случилось?

– Горе у нас сынок, – отвечала Мария Ильинична. – Отец умер.

В первый момент Костя не мог вымолвить ничего другого, кроме, как только растерянно повторять:

– Как же так? Как же так?

Она принялась рассказывать, время от времени, смахивая ладонью со щёк катившиеся слезинки:

– Все началось, когда ты попал в психбольницу. Очень он переживал, вставал по ночам, курить на крыльцо по пятьдесят раз выходил. Болел долго, всё на диване лежал, вздыхал. Потом стал выпивать. Дальше – больше. На днях, когда меня дома не было, выпил с похмелья какой-то гадости и отравился. – Мария Ильинична опять залилась слезами.

Костя принялся её успокаивать, но ему самому, чтобы прийти в себя требовалось время. Не стало человека, прожившего с ним бок о бок многие годы, радовавшегося его удачам, приходившего на помощь в самые трудные минуты жизни. С глубокого дна памяти всколыхнулся эпизод из раннего детства, как отец подкидывает его под самый потолок, а он заливается счастливым смехом. На глаза навернулись слёзы. Не стало близкого человека, словно капли высохшей росы, лёгкого порыва ветра. В нём самом осталась память об отце – осязаемая, но невидимая. Найти и ощутить в полной мере ту прежнюю отцовскую близость стало уже невозможно, и от этого становилось грустно и тоскливо.

Он проводил мать и до вечера не мог найти себе места. Время, проведённое в психиатрической лечебнице, и до этого страшного известия сильно утомило. Непреодолимо тянуло вырваться из сумрачных, пропавших лекарствами и хлоркой стен. Почти всю ночь, не смыкая глаз, он пролежал на больничной кровати. Чёрная, сгустившаяся пелена за решетками на окнах в ответ на обращенный вопрос: «Есть ли справедливость на свете?» – хранила молчание.

Темнота, как ночной зверёк, всё ещё цеплялась коготками ночных теней за оконное стекло, когда к ним в палату поступил новый больной.

Это был маленький щуплый человек с бородой, ни слова не понимавший по-русски. При свете синей дежурной лампочки над дверью, делавшей предметы вокруг явленными из потустороннего мира, страшно тряся небритой щетиной, он вдруг полез к нему в кровать. С большим трудом Кости удалось отбросить иностранца от себя. На шум прибежал медбрат и уколол обоих.