Родион Рахимов - Чертополох. Репортаж из поднебесья

Фарукшин, свесив босые ноги с кровати, искал глазами во что обуться. И нечего, не найдя, окликнул дочь.

– Айсылу, доченька, моих валенок не видела?

– У меня. – А свои где?

– На печке. Пусть в тепле будут. Скоро ехать.

– Как ехать?

– Ну, папа, ты же понимаешь, что транспорт краденный. И пока не хватились надо поставить на место.

– Краденный? Что украли? Кто украл? Караул! – улыбаясь спросонья и ничего не понимая, заговорила хозяйка дома.

– Вставай старуха, они уезжают. Проспишь все на свете. Она, сладко потянувшись, Точно так же как и Айсылу почесала макушку и ловко накинула, белый в розовых цветочках, платок.

– А может, переждете, – сказала она, глядя на меня в упор. С таким видом как будто от моего решения зависело все. – Слышишь? Во дворе такое разыгралось, что добрый хозяин собаку из дома не выпустит. А вы все-таки люди

К половине пятого, наскоро позавтракав и уложив в сани ее нехитрый скарб, который состоял из мешков с картошкой и мукой, чемоданов, подушек, ватного стеганого одеяла и электрического самовара, тронулись в путь.

Было так темно, что дальше головы коня ничего не было видно.

Малыш, подгоняемый ветром, бежал рысью, то и дело, фыркая от снега, забивавшегося ему в ноздри. Ехали долго. Айсылу, укрывшись с головой, молчала. Молчал и я. Потому-что при таком вое ветра говорить было бесполезно. И я сев спиной к ветру вспоминал, как мы прошлым летом на районном сабантуе с Малышом взяли первый приз по скачкам.

Долго тогда не соглашался Пред отпускать своего любимого коня в район. Но когда привезли кубок и цветной телевизор, расплылся в улыбке: «Ну, молодцы! Я не ожидал от вас таких подвигов!»

Вдруг Малыш встал. Я натянул вожжи. Конь, два раза сильно дернувшись, упрямо зафыркал. Я слез с саней и тут же провалился по пояс в рыхлый снег. Дороги не было.

– Что уже приехали? – обрадовалась Айсылу, вылезая из-под попоны.

– Кажется, застряли, – сказал я как можно веселее. Но весело не получилось. Тревога, охватившая меня, передалось и ей.

– Что? – не поняла она.

Малыш отчаянно работал передними ногами, но рыхлый, чуть ли не по круп снег, не выпускал его из своего плена.

«Надо распрягать» – подумал я, и, утрамбовав перед конем снег, дернул за супонь. Ремень не поддавался. Рванув изо всех сил, вспомнил слова отца, первый раз учившего мне как запрягать лошадь в упряжку: «Не забывай, супонь всегда затягивается в петлю, Дернул – и она развязалась. Это на всякий пожарный случай».

Случай был. Но не было той петли. Спички тут же задуло. Окоченевшие пальцы не слушались. Оставалось только перерезать. Но чем? Перочинного ножика в кармане не, оказалось, должно быть выронил у них в подвале, когда лазили за картошкой.

– А-а-а! – донеслось до меня отчаянный крик Айсылу. От которого у меня похолодело сердце. И я, забыв обо всем на свете, бросился к ней.

– Волки! Волки! – кричала она, размахивая самоваром и показывая свободной рукой куда-то в сторону. Меня охватил ужас. Через пелену бушующего снега я увидел скачущие тени и, почувствовал что такое страх. Страх не только за себя, но и за жизнь другого человека, которая теперь стала дороже своей. После минутного замешательства мысли заработали быстрее. И я вспомнил, что в блокноте лежит обломок скальпеля, которым когда-то точил карандаши. Сломав еще летом в попытке открыть захлопнувшуюся дверь кабинета, я положил его в блокнот в надежде наточить, тем более оставалось еще около миллиметра режущей части.

И вот сжимая в руке обломок, я щупал темноту глазами в поисках матерого зверя. За себя я не боялся – не скоро они меня слопают. Я боялся за Айсылу и коня.

Через секунду супонь, надрезанная обломком скальпеля, треснула, давая ход хомуту. Через другую секунду я уже держал в руках оглоблю, снятую с саней. И готов был защищаться, или достойно умереть. Айсылу, забравшись повыше на передок саней, озиралась по сторонам.

– И – и – эх! – вскрикнул я для храбрости и изо всех сил опустил оглоблю на ближайшую тень. Тени были кругом.

«Да тут их целая стая» – мелькнула в голове шальная мысль. И я, скинув тулуп, сыпал удары направо и налево. И до тех пор, пока не зарылся лицом в снег, споткнувшись обо что-то рыхлое.

«Ну, все, это конец, загрызут, – подумал я, пытаясь встать, но сил уже не было. – Через толщу исторических лет на этом месте, археологи раскопают обглоданные кости чокнутого директора, который выехал в путь в такую дурацкую погоду. Тут же беленькие косточки Айсылу рядом с заржавевшим от времени самоваром, и когда-то умный череп, бедного Малыша».

Представив все это, я с ужасом открыл глаза.

Ветер стал утихать. Светало. Попона облаков опрокинулась на запад, обнажая холодную наготу вселенной.

Подняв обреченную на гибель голову, я разглядел перед собой кучку разворошенной соломы. Дальше еще и еще. Так похожие на те, что косили осенью по снегу и складывали в копна. Это было то самое поле. К приятному удивлению волки оказались соломой.

Смеялись долго со слезами на глазах, совершенно забыв о пронизывающем холоде и о том, что надо ехать.

Дорогу нашли быстро, она оказалась чуть правее.

Утренние звезды, высыпав на небо, таращились на нас, как мы вдвоем с Айсылу, впрягшись в оглобли, и проваливаясь в снег, вытаскивали сани на твердое место.

После адской круговерти и хаоса, стояла такая невообразимая тишина, что, было, слышно лай собаки крики петухов соседних деревень. А непогода, отхлынув на запад черной тенью, бушевала там. Метеорологи объяснили бы это границей зон высокого и низкого давления.

Вскоре перевалили гору. Внизу просыпалась деревня, потягиваясь белыми столбами дыма, косо подпиравшими небо, возней проголодавшееся за ночь скотины, скрипом ворот и звоном ведер у колодцев.

Спокойно спал в своей коморке Репей, даже не подозревая о наших с Айсылу, приключениях. Вздернув алый занавесь зари, начинался новый день. Малыш, почуяв близость дома и запах конюшни, ускорил свой бег. Он даже и не мог подумать, впрочем, как и я, что через месяц он проделает этот же путь, с этими же пассажирами, под веселый перезвон свадебных колокольчиков.

Открытие было неожиданным. И вместе с тем радостным для сорокашестилетнего водителя районной Санэпидемстанции, Присыпкина Федора Антиповича.

То утро, перевернувшая всю жизнь Присыпкина, ничего

сверхъестественного не предвещало.

Оно было обыденно как тысячи других. Как всегда, во дворе мычала корова, чувствуя приближения стада. Как всегда. Жена его Клава, женщина злая и сухая. Очень похожая на селедку холодного копчения, гремела ведрами в сенях. Торопилась на работу. Но прежде надо было управиться с хозяйством, да двоих ребят в школу собрать.