Игорь Сотников - Философский детектив

– Ну, ты тут, Это'т, хоть и не далёк от истины, но я думаю, что это всё из той же категории, что есть мало, а что есть много. Они вроде бы, несут в себе количественную характеристику, но между тем, подразумевает некую субъективность, которая свойственна вещам, определяющим качество. Вот, смотри. – Цилус, любящий всякую теорию подкреплять практикой, налил себе ещё вина в чашу, чем вызвал во внимающим ему, не двоякое чувство жажды. После чего он, непонятно зачем, хотя возможно, для того чтобы поиздеваться над Гиперболом, чья жажда прямо читалась на его лице, смочил свой палец в вине, облизнул его, и принялся к своему дальнейшему аргументированию. – Вот, чаша с вином. Ну и скажи мне Это'т, в ней много или мало налито вина?

– Я тебя понял, Цилус. – усмехнулся в ответ Это'т, для которого все эти загадки с чашами, не представляли сложность. – Но для Гипербола, для его субъективности понимания, всё же скажу. Эта полная чаша, для всех вместе, будет не малой, не большой, когда как, для каждого в отдельности, она в зависимости от его природных качеств, будет для одного мала, а для другого велика, ну а для третьего, даже чересчур чего-то там. И только для самой чаши, это количество, не важно, сколько налитого в неё вина, будет в самый раз. – Это'т, видимо сильно разволновался от всего сказанного и быстро налив себе ещё, тем же скоростным темпом влил в себя то количество вина, которого было в самый раз, для того чтобы, Это'т не удержался на ногах и свалился с них на колени, сидящего рядом с Цилусом Гипербола. На что Гипербол, в общем-то, предпочитавший, чтобы на его коленях восседали нежные нимфы, а не всякая пьянь, которая даже не лезет обниматься, а своими теловращениями, пытается вытолкнуть его с этого заветного, рядом с нужным лицом, места, попытался выразить свой отпор. Но Это'т, обладающий соответственным убойным настроем, в купе с его убийственным запахом чеснока из рта, чьё весомое тело, весьма способствует его замыслу, не по своей, а по воле богов, наградивших его таким телом, очень быстро берёт своё, хоть оно может и не своё, и вытолкав Гипербола, занимает его теплое место, где он тут же и засыпает.

– Как был рабом, так и остался, рабом своих страстей. – Еле сдерживаясь от того, чтобы своим кулаком не поправить подушку под развалившимся в позе эмбриона Это'том, чья голова свисала с сиденья, Гипербол, в чьи планы входил свой разговор с Цилусом, решил, пока что ограничиться только этим высказыванием. Когда как Цилус, несмотря на свои диктаторские замашки, проявил себя по отношению к Это'ту очень даже демократично, и вместо того, чтобы обрушить свой гнев на своего выпившего на службе работника, снисходительно посмотрел на него, затем перевёл свой взгляд на ожидающего его решения Гипербола, и усмехнувшись, заявил:

– Ну, судя по Это'ту, его чаша на этот раз, наконец-то полна. А вот моя, в отличие от этого счастливца, ещё не достигла должного уровня понимания. Впрочем, если сия чаша не миновала Это'та, то, как я погляжу, (Цилус заглянул в пустоту свой чашки) моя, через свою не наполненность, боюсь, что в скором времени, не минует чью-то незаботливую и пустую башку. – Этот лукавый и очень деспотично настроенный ко всему, когда его чаша пуста, Цилус, очень понятливо для Миноса, посмотрел на него. После чего, тот схватил опустевший кувшин и поспешно отправился за следующей малой толикой, которая миновав отметку, в самый раз, должна стать запредельной.

Ну, а пока они остались наедине (выбившийся из сил Это'т не в счёт), то это, как раз то время, когда можно сказать то, чего нельзя было сказать при третьей паре ушей. И Цилус внимательно посмотрев на Гипербола, спросил того:

– Ну так, что вас на самом деле привело ко мне?

И спрашивается, зачем задавать вопрос о том, что и так сам знаешь. А этот Цилус, совсем как та девочка, знающая о всех надеждах, планах и намерениях, того сохнувшего по ней юноши, решившая, что прежде чем ей ответить, на так мучающий этого юношу вопрос о взаимном наличии с её стороны к нему чувств, надо для начала, непременно того вопросительно помучить, а уж потом, когда тот потеряет всякую надежду, оглушить того той новостью, на которую, как он говорил, не мог рассчитывать, а услышав которую, он видимо и впрямь не рассчитал, и пал перед ней ниц (ну, а если не упал, то он скорей всего лукавил и всё же рассчитывал услышать это судьбоносное «да»).

– Я и те, кого я представляю, всегда с сочувствием смотрим на запад. Откуда, как мы считаем, только и может прийти та сила, которая поможет нам установить тот новый порядок, который будет отвечать всем чаяниям наших народов. – Речь Гипербола, несмотря на свою внутреннюю силу, дабы не расплескаться по сторонам, текла практически прямо в уши Цилуса, для чего собственно Гипербол, и наклонился поближе к нему.

– Ну, судя по отдельным его представителям, чаяния народа, не слишком уж и монолитны. – Цилус, чьи глаза в одно мгновенье прояснились, как оказывается, умеет держать дипломатическую марку.

– Если ты, насчёт Терсита, то моя намеренность привода его сюда, заключалась в том, чтобы на его примере показать тебе мои возможности, направлять в нужном русле, любые, даже самые горячие головы, как, к примеру, Терсита. Ну, а таких горячих голов, за мной стоит, скажу так, очень даже не мало. – Не меняя свою позу, в том же заговорщицком духе, продолжил разговор Гипербол.

– Интересное предложение. – Цилус, пропустивший мимо глаз ушки на макушках, местами бодрствующего Это'та (всё-таки не зря, на его на груди болтался аметист), но заметивший приближение Миноса (что говорит о том, что наши желания делают нас слепыми к близким нам вещам, но далёким от самих этих желаний, когда как, всё что связано с исполнением желания, придает нам на счёт их дальнозоркости), решил обойтись этой короткой ответной фразой.

– Ну, Минос, тебя можно хоть за Танатосом посылать. – Родившаяся бессмертная фраза в устах Цилуса, заставила Миноса и так не слишком довольного, ещё больше скривиться, что, в общем-то, было максимумом от того, что он мог себе позволить. И Минос, дабы не нарваться на ещё какой-нибудь бессмертный афоризм со стороны Цилуса, поспешил заткнуть тому уста, наполнив поскорее его чашу. Затем следует своя необходимость осушить налитое, после чего, вновь протянутая в сторону Миноса чаша, требует своего дополнения.

– Слушай, Минос. – Когда первый приступ жажды был утолён и вслед за телесностью, обрёл свои новые начертания разум, Цилус развалившись на своём полуложе, найдя для своего мыслевыражения новый предмет приложения в виде Миноса, решил обратить на того свой взор.

– А как ты относишься к словам Это'та. —Спросил Цилус Миноса, чем надо сказать, очень сильно озадачил того, ничего не просто не слышавшего, а скорее даже и не считавшего нужным слушать то, что баснил этот Это'т.