Виктор Ефремов - Бескрылый воробей

– У тебя часы отстают, – разглядывая моё запястье, заключила попутчица.

Унесённый своими размышлениями, чтобы вновь не выглядеть идиотом, я лишь улыбался и одобрительно кивал головой, надеясь, что реплика её имела исключительно риторический характер. Эффект оказался противоположным.

– Ты опять меня не услышал? – поднеся кисть к подбородку и обронив снисходительную улыбку, произнесла она.

Я продолжал кивать и глупо улыбаться, подчёркивая улыбку спутницы нотками искренне детского смеха.

– Переведи стрелки на час назад, мы пересекли часовой пояс, – умиляясь моим кривляниям, настаивала соседка.

Краснокожее Солнце уже наполовину прикрыло палящие глаза и неторопливо уступало место бледнолицей Луне. Тень заботливо накрывала раскалённую крышу поезда, просачиваясь в вагоны, насыщая их обитателей долгожданной прохладой.

Люди выходили на станциях и вновь набивали собой тесные стены поезда. Навсегда исчезали недавние новые знакомые, на смену им приходили знакомые поновее и снова пропадали в бездне времени, где-то позади, за одну, две, три станции.

Запах сигарет в тамбуре вымывался густым паром кофе и свежезаваренного чёрного чая, звон расстроенной гитары с конца вагона сменялся хохотом подвыпившей молодой девицы всё с того же конца вагона, неизменными оставались лишь лязг и монотонный бой колёс, ненавистный и незаменимый в то же время.

– Сыграй мне что-нибудь, – уставившись в окно, она продолжила, – или хотя бы настрой гитару этим ребятам.

Мы схватили сумки и направились в конец вагона, неся перед собой сбережённый мной плод трудов шотландских виноделов.

Шумная компания на мгновение утихла, увидев направляющую в их сторону пару. Замершие в ожидании, они приготовились к моей реплике.

– Приятель, шестую струну – на тон ниже, – выждав пару секунд, я продолжил. – И приготовьте ещё пару стаканов.

Одобрительные возгласы новоиспечённых знакомых и овации охмелевшей дурнушки резко ударили в уши, насыщая мою мимику неподдельной улыбкой. Какой-то парень погрузился худощавой рукой в сумку и вытащил пару одноразовых стаканов (не тумблеры, конечно, но ведь и мы не в баре, правильно?).

Их было пятеро: трое парней и двое девушек. На вид все были едва старше меня: кому – двадцать, кому – двадцать один, двадцать два. Наш разговор сразу заладился и освежил угасающий вечер. Все они оказались студентами какого-то колледжа гуманитарной направленности, на добровольных началах направляющимися в какой-то дальний городок для проведения какой-то акции, связанной то ли с животными, то ли с больными туберкулёзом, в общем, не важно (да и не больно-то интересно).

Интересным мне показалось их пристрастие к классической и джазовой музыке и живой интерес к той, на которой, можно сказать, зиждился мой собственный вкус. Мы разлили солодовый напиток и, поочерёдно травя всякой степени правдивости байки, не спеша прожигали им свои глотки (старина Марк был прав: от года к году эта дрянь становится всё менее тошнотворной).

Дело шло к ночи, но никто из обитателей вагона не спал. Байки сменялись глупыми шутками, последние – песнями и звоном никелированных струн. Лишь недавно, казалось, равномерно распределённый по местам контингент столпился у конца вагона, занимая все свободные места и активно участвуя в ходе этой своеобразной вечеринки. Кто-то играл в карты, с азартом в глазах тасуя истрёпанную колоду, кто-то неспешно попивал остатки скотча и дешёвого пива, какие-то парочки попеременно покидали компанию, и как правило возвращались довольно одухотворёнными, моя же спутница с блаженной тоской в глазах разглядывала серебро нагрудного распятия, медленно вытягивая жизнь из тонкой ментоловой сигареты. Я же продолжал перебирать струны до самого восхода солнца.

Сон растворился столь же внезапно, как и сбил меня с мыслей. Лучи возвратившегося светила прожигали кожу и вклинивались в слипшиеся глаза. Вагон был пуст. Ещё некогда шумный стальной колосс не издавал ни звука. Никто не шастал между сидениями и не шатался по тамбуру. Над составом стелилась густая тишина, монотонным писком отзывавшаяся в ушах.

Я сошёл с поезда в поисках хоть какого-нибудь мало-мальски знакомого лица. Беглый взгляд вцепился в сутулого мужичка, бредущего вдоль путей в мою сторону. Роба его могла похвастаться отличным состоянием и недурным качеством покроя, чего нельзя было сказать ни о его обуви, перемотанной несколькими слоями канцелярского серебристого скотча, ни о переваленной через плечо лопате, ржавчина которой прослужила, видимо, ни одному поколению железнодорожников.

Короткий диалог с работягой дал мне понять две вещи: ни студентов с гитарой, ни зеленоглазой блондинки здесь замечено не было и, как оказалось, поезд уже минут как двадцать пребывал в конечной точке маршрута. Никто не удосужился оповестить об этом меня. Что ж, плевать.

Столик, пустивший корни в углу привокзального кафе, проявил себя как плодороднейшее рабочее место для неопытного писаки. Затаённая обида вкупе с нахлынувшим вдохновением и ударом обжигающего мозг порошкового кофе вылились многочасовым изложением скопившихся за последние пару дней мыслей.

Строчка за строчкой грифель впивался в пожелтевшую бумагу, барельефом растворяясь поверх синих клеток будущей книги. Секунды слияния чернил с листом прерывались десятками минут неподвижного молчания кисти. Мысль ускользала, извивалась, просачивалась сквозь пальцы, растворялась в воздухе и редкой пылью оседала на кончике пера. Муза кокетничала, заводила, искушала, тонким пальцем касалась нервов и вертела им у виска, томила в обмен на мимолётные озарения. Секундная стрелка давно слилась с циферблатом, на сотни тысяч оборотов обогнав часовую. Время остановилось внутри меня, но проносилось, подобно скоростным поездам, за пределами моей головы.

– Молодой человек, может быть, что-то ещё?

– Да, неплохо было бы перекусить, чем можете порадовать на обед?

– На ужин.

– …верно. Будьте добры, что-нибудь, что раньше бегало и жевало травку. И повторите кофе, пожалуйста.

Молодая официантка появилась вновь так же быстро, как и растворилась за стойкой. В руках она несла небольшой поднос с дымящейся картофельной массой, куском слегка подгоревшего мяса и очередной порцией кофе.

Я попросил счёт и принялся насыщать пустой желудок, отложив писательство на неопределённый срок. Возможно, творец и должен быть голоден, но и живым ему оставаться тоже не помешает. Да и какой из меня творец? Думаю, новичкам полагается фора.

Когда я получил счёт, в голову пришла неприятная мысль: проснувшись, я так и не проверил кошелёк. Ребята в поезде были дружелюбны, но их исчезновение о чём-то да говорило.