Андрей Ивахнов - Как будто не случилось ничего. Досуг графомана

Не воздух в квартире,
а буквы и точки.
Из них возникают
пылинки-слова.
Из слов по ночам
образуются строчки,
от строчек наутро
болит голова.
Мозги математику
жгут логарифмы,
идеи новатору
спать не дают.
Меня же замучили
ритмы и рифмы
тех песен, которых
Нигде не поют.

Трактор землю пашет.
Землю на веки веков
нам отдала наша
партия большевиков.

Темные ночи,
карие очи,
радость свиданий
и будни рабочие.
Грязь под ногами,
сухие мозоли,
и васильки
у дороги
на поле.
Труд на полях
до последнего пота,
споры о жизни,
незлые остроты,
кружка по кругу,
жёсткие нары,
грустные песни
под вздохи гитары…

Я с тобой не бродил в тишине
ароматного майского дня, —
я тебя сочинил по весне,
я мечтал о тебе, и во сне
ты улыбкой ласкала меня.
А когда отцветали цветы
и дожди умывали Москву,
я увидел, я понял, что ты
несравненно чудесней мечты —
я тебя повстречал наяву.

Ветер
кусает лица прохожих,
холод мешает
стоять на месте.
Десять минут ещё…
Ну, так что же?
раньше придёт —
Больше времени вместе.
Десять минут ещё…
Даже не верится:
скоро
увижу мою подругу.
Десять…
Тебе не терпится,
сердце?
Ну, не стучи же
на всю округу.
Стрелка
схватилась за цифру
«одиннадцать», и…
замерла,
собираясь с силою.
Стрелка!
Ну что тебе стоит
сдвинуться?
Ну, подтянись же,
ну, сдвинься,
милая!
Скоро уж…
Вот она!
Нет, другая…
Время?
Почти не сдвинулось.
Странно…
Рано.
Стою и себя ругаю:
надо же было
прийти так рано!
Ровно.
Нет,
даже больше немного.
Люди кругом
все спешат куда-то…
Девушки,
если судить их строго,
любят
помучить нашего брата.
Три минуты, —
не так уж мало.
Где же ты, милая?
Вот уже пять…
Если бы ты,
бессердечная,
знала,
что мне стоит
стоять и ждать!
Теперь уже стрелка
стремительно падает,
стрелка работает,
стрелка не ждёт:
десять… пятнадцать…
Так быстро…
Не надо, стрелка!
Она всё равно придёт!
Вот она,
Моя недотрога!
Не было электрички,
наверное…
– Кажется,
Я опоздала немного?
– Нет, здесь просто
Часы неверные…

Промелькнул
счастливый час
свиданья.
Вновь
в моей руке
твоя рука.
По губам читаю:
«До свиданья…»
Отвечаю тихо:
«Ну, пока…».
Ты уходишь,
высвободив руки,
за твоей спиной
сомкнулся вечер…
Для того
придумали разлуки,
чтобы были встречи…

Ты сегодня
стала старше на год.
В книге жизни —
новая страница.
Передаст ли то тепло
бумага,
Что на сердце
для тебя хранится?
Каждый день
о радости молю
Наглядеться
в дорогие очи.
Никого сильнее не…
А впрочем,
Этим я тебя не удивлю.

Я знаю:
Письмо уже где-то идёт,
Хотя не дошло
Пока.
Его ведь
с таким нетерпением ждёт
твой самый покорный
слуга…
Ему так тоскливо
без милых губ,
без тёплых любимых
рук…
тоскливо вдвойне,
потому что слугу
свалил наповал недуг.
Свалил,
чёрным жаром
в лицо пахнул,
сомкнул тяжело глаза.
В то утро
впервые
слуга обманул:
слуга не пришёл
на вокзал…
увёз, укатил тебя
поезд-змей.
Ты губы надула:
– Что ж…
Лежат километры
меж койкой моей
и домом
где ты живёшь.
Там, верно, немало
покорных слуг,
немало занятных дел.
Немало причин позабыть,
что друг
давно глаза проглядел…
Но верю:
письмо непременно придёт
с улыбкой твоей
озорной.
Недаром
с таким нетерпеньем ждёт
часы передач
больной…

Мои стихи —
это просто мысли,
взятые
в строгие рамки
рифм.
Вечер.
Над городом
звёзды повисли,
как виснут
уличные фонари.
Звезды – их много,
они повсюду,
подмигивают,
куда ни взгляни.
Может быть, там,
далеко отсюда,
ты тоже
взглянешь порой
на них.
Там, за городом,
светят они же,
так же висят
по своим местам.
Только там они
кажутся ближе,
как ближе ты была, —
помнишь —
там…
А я вот
забуду те дни
едва ли.
Их трудно забыть,
как товарищей лучших —
те ночи,
звёзды,
что нам сияли,
а чаще просто
прятались в тучах.
Дома,
что стояли
в немом покое,
ночную прохладу,
туман с реки,
дорогу, ватник
и под рукою
тепло
от горячей
твоей руки.
Ребят, что частенько
вставали между,
смеялись,
когда я
В бутылку лез,
и песню о том,
что «имел надежду»,
да вот остался
«надежды без»…

Два кольца,
два конца,
в середине гвоздик.
Не пришлёшь
письмеца,
не зовёшь а гости.
Два кольца,
два конца,
две дороги длинные.
В унисон стучат сердца —
две половины.
Сердце третье стучит, —
но куда деть его?
В нём плененная,
молчит
любовь третьего.
Лишним быть?
Всё забыть?
Лучше ли, хуже ли?
Поглядим, кем слаще быть —
Мужем ли…

В тумане вокзала
Растаяли лица,
в столичных огнях
затерялся вокзал.
В родном Подмосковье
осталась столица,
сверкнув на прощанье
огнями в глаза.
Мелькали в ночи
одинокие окна:
смотрела нам вслед
придорожная Русь.
И тихо вплетались
дождинки-волокна
в незримую ткань
под названием грусть…
Столица!
Мы не расстались с тобой,
наши сердца
тобой полные.
Дом твой любой,
кустик любой
мы
запомнили.
Разве можно
Забыть свой дом,
улицу, институт?
Разве можно забыть о том,
что дома тебя ждут…
Иные
остались в родном дому,
о преданности трубя,
а мы уехали потому,
что очень любим тебя.

Ложатся в землю
пласты бетона —
за тонной тонна,
за тонной тонна.
Бетон раздвигает
плечами горы,
здесь будет
заветная точка опоры:
безумец
грозит опрокинуть Землю…
Сосед за морем
безумцу внемлет,
и вновь ложатся
пласты бетона, —
за тонной тонна,
за тонной тонна…
ложатся в землю
одежда, пища,
ложатся книги,
мосты, жилища,
бетон раздвигает
плечами горы —
всю Землю в землю
упрячут скоро —
за тонной тонну,
за тонну – десять,
ведь Землю нужно
уравновесить!
Ложатся в землю
пласты бетона,
гудит Земля
от людского стона…