Антон Кротков - Воздушный штрафбат. В небе заградотрядов нет…

– …Во, гляди, даже шарманку вашу паровозную приготовил, чтобы ворованную машинку в неё спрятать – милиционер кивнул на стоящую на полу улику. – Мал жульчонок, да удал: рассказывал мне тут, что будто бы на фотографию паровоза засмотрелся, и на этом, мол, и погорел!

Но вместо того чтобы возмущаться коварством Борьки, придумавшего маскироваться под паровозника, и пытавшегося разжалобить милицию, старик многозначительно протянул:

– М-да-а!… Выходит, душа у него к нашему делу Богом заточена, раз мимо образа машины пройти не смог…

– Вновь старую шарманку завёл! Да будет ерунду то городить! – задосадовал милиционер. – Снова ты со своими предрассудками: душа, образ, бог! Если ты в своей паровозной механике за семьдесят годков чего-то понимать навострился, то в чужой огород не лезь!

Но машинист принялся горячо уговаривать милиционера отпустить парня. В своей решимости отстоять Нефёдова старик оказался неудержим:

– Он же только жить начинает, а ты его под откос решил… Не бери грех на душу, Кондраша! Ну, проскочил парень семафор, со всяким может статься… Ты себя хоть вспомни в его то годках, небось, тоже по части шкодничества был мастак?…

Ты, вот что, Кондраша, всыпь-ка для порядку охальнику ремнём по заднему буферу, и выдай ему на первый раз полную амнистию. А я его на поруки возьму. Сам знаешь, у меня помощник через два месяца в армию уходит, так может твоего арестанта получиться к ремеслу приладить. Парень он вроде жилистый, шустрый, опять же машиной интересуется.

Тут машинист подошёл к изумлённому таким поворотом дела Борьке:

– А ты, разбойничек, поддувало то закрой! Чай не запросто так тебя с кичи выручаю. Лопатой кочегарской мне сполна отработаешь…

Это было похоже на чудо: после долгих уговоров старика милиционер всё-таки сдался и разрешил старому машинисту забрать задержанного подростка. Из отделения на свежий воздух Борька вышел с таким чувством, словно его и впрямь выпустили по амнистии из тюрьмы. Старик издали поприветствовал прогуливающегося по перрону важного человека в красной фуражке дежурного по станции. Тот благосклонно кивнул в ответ.

– Ну что, пошли Марью Ивановну нашу искать? – словно его родной дед – строго и одновременно ласково с покровительственными нотками в голосе обратился к Нефёдову пожилой машинист. Старик быстро зашагал в конец перрона. Борька едва поспевал за ним.

Метрах в трёхстах от серого здания вокзала на запасных путях у складских пакгаузов остывал после многочасовой работы небольшой маневровый паровоз. Старому трудяге было далеко до элегантной красоты стремительных дальнемагистральных пассажирских локомотивов и богатырской мощи грузовых гигантов. И всё-таки это была особенная машина! За свою недолгую паровозную судьбу Нефёдов успел всею душой полюбить эту кособокую выносливую «кукушку» по прозвищу «Марья Ивановна», а также её машиниста Ивана Степановича Купцова.

Первое, что поразило мальчишку, это идеальная чистота паровоза. Его поручни, ступеньки подножки, даже стальные бока были тщательно обтёрты, полуметровые колёса блестели свежей краской. А ведь Борька был уверен, что совсем недавно – сперва вместе с Матросом, а затем из окна милиции – видел этот же паровоз запылённым и перепачканным маслом и смазочным салом. Но теперь он выглядел, как броненосец перед визитом адмирала.

Только позднее Борька понял, какой ценой достигался такой поистине флотский порядок на машине, которая каждую секунды работы подвергалась загрязняющему воздействию угольной и дорожной пыли, копоти, масла и т. д.

Возле паровоза невозмутимо покуривал чумазый помощник. Старик представил молодых людей друг другу. Перед тем, как подать Нефёдову руку, кочегар тщательно обтёр её паклей. И всё равно после рукопожатия борькина рука надолго обрела запах смазочного масла. Сам же молодой помощник, казалось, был насквозь пропитан угольной пылью, маслом, керосином и салом. Невозможно было определить, какой цвет изначально имели его штаны и куртка, а также совершённо твёрдая от изгари кепка, но теперь они были чёрными, как уголь. От кочегара исходил тяжёлый, одуряющий запах пота и разной технической пищи, которую в большом количестве потреблял паровоз…

Перед тем, как подняться в кабину машинист обошёл «Марью Ивановну» с личным молоточком, обстукивая её, словно музыкант, пробующий камертоном инструмент перед выступлением.

– А ну, давай наверх! – наконец велел он Борьке, пропуская юношу первым на правах гостя в паровозную будку. В кабине царил основательный порядок, как в зажиточной крестьянской избе: медные детали надраены до блеска, стенки обшиты рейками и украшены портретами вождей партии и популярных киноартистов, боковые оконные проёмы декорированы бахромой и для удобства снабжены мягкими подлокотниками, чтобы смотрящему вперёд машинисту было удобно облокотиться об оконный косяк. В отдельных, заботливо покрытых лаком ящиках хранились инструменты и краска с кисточками, а у входа лежали несколько половых тряпок. И ещё буквально повсюду можно было увидеть куски пакли для протирки всего и вся. Борька с уважением прочёл на сверкающей, словно медаль медной табличке над топкой: «Акционерное общество „Сормовские заводы“. 1913 год»…

Так началась для Нефёдова его недолгая паровозная эпопея. Паровозы действительно оказались борькиной стихией, а Иван Степанович и его помощник Никита хорошими наставниками. За это время Борька неплохо освоился с работой кочегара, научился заправлять паровоз маслом и водой. Степаныч свою науку преподавал основательно, иногда с неспешным «паровозным» юмором. Например, любой мало-мальски знакомый с принципом работы паровозного котла человека знает, что растопка паровоза невозможна без тяги – искусственно создаваемого движения воздуха или пара в котле. И вот Степаныч, хмуря брови, посылал салагу на топливный склад – принести ведро тяги и без него не возвращаться. В ответ на просьбу Борьки отмерить ему ведро тяги бойкая кладовщица крутила пальцем у виска и советовала чудаковатому пареньку провериться у «психического доктора». На такие шуточки Борис не обижался, ведь новичка-юнгу на флоте тоже принято беззлобно разыгрывать, посылая за какой-нибудь надобностью на клотик 52 52 Окончание мачты или флагштока на корабле .

После трёх месяцев работы подручным у кочегара Степаныч стал изредка допускать Борьку от «шуровки» 53 53 «шуровка» – отверстие в топке, происходит от глагола «шуровать» (лопатой уголь в топке). к рычагам и вентилям управления. Для юноши это были упоительные уроки, даже не смотря на подзатыльники и грозные окрики учителя:

– На манометре 13 54 54 имеется в виду атмосфер , осаждай! – перекрывая мощным басом грозный гул белого пламени в топке, кричит машинист ловко орудующему лопатой помощнику, и тут же весьма чувствительно толкает Нефёдова пудовым кулаком между лопаток: «Меха-аник, не зе-евай!».