Олег Панферов - Операция «Мизантроп»

Неприятный выдался день. И задание Равраила, дурацкая встреча в кафе, и как бы невзначай оброненное «привет мамаше». Издевается? Или намекает, что все же недоволен сильней, чем показал, и Зоре стоит остеречься? Но нет, сказал ведь: Павел все сделал правильно. Хотя, стоит ли верить его словам во всем? Однажды Павел уже поверил другу Божьего друга…

И все же, зачем Целителю сдался дурачок Полянский? Странная какая-то игра. Бог, дьявол, есть, нет. Роман, который перевернет мир – глупость несусветная. На ходу сочиняя про него, Павел сам едва не расхохотался. Крамольная мысль, но этому писаке такое было бы не под силу даже с помощью Равраила.

В общем, поживем-увидим. Если будет, что видеть.

– Значит, ты правда меня любишь больше всего на свете?

Вероника потянулась, откинувшись на спинку кресла. Дрова в камине задорно щелкнули, по достоинству оценив сквозящую в ее словах ироничность.

Георг изобразил хищную улыбку:

– Хочешь, чтобы я доказал?

Девушка вырвалась из мягкого кресельного плена.

– Хочу, докажи. Заставь поверить, что любишь меня одну. Докажи, что ради меня готов возненавидеть весь мир.

– Мне и доказывать не надо. Я и так давно позабыл кучу прежних знакомых. Всех, кто тебе хоть чем-то не нравился.

– Нет, родной, этого мало. – Вероника остановилась возле окна и сосредоточенно взглянула на вечернее зимнее небо. Откажешься ли ты от родителей, сестры, от самых близких друзей? Сможешь не раскланиваться с прохожими, не кокетничать с фрейлинами, прекратить болтать о погоде с торговцами на базаре… Готов на такое?

Георг не верил ушам. Это говорит Вероника?! Всегда сверх этикета обходительная со всеми, душа любого общества, в какое ни попадет? Вероника, за которой отродясь не водилось привычки лукавить?

Да нет, не может быть. Она шутит. Сейчас не вытерпит и задорно подмигнет. И все будет хорошо. Невеста пошутила.

– Еще немного, и мы поженимся. И я хочу иметь тебя всего, целиком. Уж я-то готова посвятить себя без остатка. А ты – готов? Положишь всех на алтарь, как Авраам – Исаака?

Она склонила голову набок, ожидая ответа. В голубых глазах плеснулся далекий холод звезд. Не пошутила.

Георг почувствовал, что сдается…

Стасик привычно заглянул в монитор поверх моего плеча.

– Стало немножко стройней, но суть не изменилась. Опять же аллюзия: «Если кто приходит ко Мне и не возненавидит отца своего и матери, жены и детей, братьев и сестер, а притом и самой жизни своей»… она хороша. Но, полагаю, ты вряд ли намерен серьезно развивать такую аллюзию.

Я в нерешительности побарабанил пальцами по столешнице.

– Слушай, вот ты у нас без двадцати минут священнослужитель. Что бы ты подумал, явись к тебе некто и заяви, что Бога нет?

– Да мне каждый день кто-нибудь такое может заявить, ничего особенного, – пожал плечами Стасик.

– А если все подано с огромной помпой, пафосом?

– Подумаешь. Какой-нибудь псих, фанатик. В конце концов, одержимый. Навязчивая идея или бесноватость – роли не играет.

– А если он предоставит неоспоримые доказательства?

– Доказательства чего? Того, что Бога нет? Например, какие?

Настала моя очередь пожимать плечами.

– Не знаю, потому и спросил. Все-таки тебе эта тематика ближе.

– Не в тематике дело, – возразил Стас. – Как ты себе представляешь доказательства? Все законы логики против. Поди докажи, что Пушкина в истории не существовало. Мол, я его не видел, родителям моим не являлся, да и миллионы тех, кто могли быть его современниками, не оставили свидетельств, что знакомы с ним? А «Руслан и Людмила» – есть. И «Сказка о царе Салтане».

– Элементарно! Их мог написать любой другой автор. Под псевдонимом. Или десяток авторов.

Он с усмешкой парировал:

– Ну и что? По сути, будет тот же автор «Руслана и Людмилы», пожелавший, чтобы его знали именно под таким именем. Или группа авторов, если брать все творчество. Хотя, мне кажется, наука литературоведение опровергнет теорию про группу авторов. Здесь тебе видней… Хорошо хоть не сказал, что произведения возникли путем эволюционных преобразований целлюлозы и литра типографской краски.

– А то! Сорок миллионов мартышек за сорока миллионами печатных машинок, и никак иначе.

Шутник! Но, в принципе, логично. Автор, он и есть автор, какой фамилией ни подпишись. При желании дискуссию можно развить, но мне лень.

– Угу, я тебя понял. Будем считать, он… этот мой персонаж – сумасшедший.

– Ну и отлично. Рад, что помог. – И, еще раз пробежавшись глазами по строчкам на экране, добавил: – Ладно, ты сиди, а я спать пойду. Только сначала почту проверю, если ты не против.

– Садись. – Я освободил кресло, пуская брата за стол.

Нет, все-таки я своего младшенького уважаю. Обладает он тем ценным качеством, недоступным большинству верующих. Качеством, недоступным его дружкам, с кем он по случаю меня знакомил. Стасик умеет верить, но не голосить о своей вере. Попросишь – с радостью расскажет и объяснит все, что знает. Не спроси – будет помалкивать. Великое благо, уметь «верить в душе».

Хотя… кто его знает, не для того ли знакомил с дружками-апологетами, чтобы так или иначе дать старшему брату послушать о прекрасном Спасителе? Хе-хе, с него станется. Вроде как и не при делах…

– Кстати, пока ты не ушел, – со всем доступным равнодушием «спохватился» я. – Сегодня Вероника собиралась заехать, какие-то вещи забрать. Приезжала?

– Приезжала, ага.

Он тактично уперся носом в монитор, вроде занялся своими делами.

– И как она? – продолжил изображать равнодушие я.

– Любит, – лаконично ответил брат.

Еще одна святая наивность. Если любит, то почему…

– Сомневаюсь, – я покачал головой.

Стас оставил в покое компьютер и сел ко мне лицом.

– Потому и ничего не имеешь, что сомневаешься. Сам ведь знаешь, я прав.

Порой он умеет быть деликатным, не встревать не в свое дело, не надоедать советами и расспросами. Но иногда… Братскую любовь, что ли, так проявляет?

– Да не фига ты не прав! – вспылил я. – Живешь в придуманном мире, ублажаешься сладенькой чушью. Хорошо, если сам в нее веришь.

– Я-то верю, – тихо отозвался он. – А она – любит. Просто пока еще боится простить.

И мне почему-то сделалось еще противней в душе. Еще запутанней.

Выделить всё.

«Delete».

…Георг внимательно выслушал невесту. Губы стянулись в узенькую полоску, уголки потянулись вверх.

– Готов ли я ради тебя отказаться от всех? Забыть весь мир, возненавидеть близких?

Она смотрела на него не мигая, ожидая ответа.

– Люблю ли я тебя больше жизни?

Вероника молчала. И прочитать что бы то ни было в ее волшебно-прекрасных глазах было решительно невозможно.