Олег Панферов - Операция «Мизантроп»

– А шла б ты, родная!

Георг пересек комнату и хлопнул дверью.

Назавтра я не пошел на работу. Позвонил начальнику, сказался больным. Никого не хотелось видеть, даже Любу Смирнову.

Стасик с утра куда-то уехал, и я пребывал в благословенном одиночестве. Перво-наперво проверил, сохранилась ли резервная копия стертого по дурости варианта «Вероники». Есть! Не забыл скинуть на съемный диск. Обидно было бы потерять многострадальную страничку. Может, чего из нее вытяну. В конце концов, идеи роятся, осталось выловить основную, сюжетообразующую. Да найти мужество сесть и написать дурацкий рассказ. Вернее, могучий и гениальный.

Запиликал лежащий у системника телефон. На экранчике высветились знакомые цифры с билайновским «девятьсот три» в начале. Надо же, не успеешь вспомнить… Подождал, провел большим пальцем по стеклу. Будто желая их стереть.

Отвечать абсолютно не хотелось.

– Алло? Привет, Любаш. Ага, заболел. Приступ хитрости с осложнением на ноги. Ходить вообще неохота. Да нет, не волнуйся, живой я. Ладно, слушай, у меня дела, если честно. Так что пока. Спасибо, что позвонила.

Я отключился, повертел мобильник в пальцах. Выключил совсем и, вздохнув, побрел на кухню.

К моменту, когда закончила журчать кофеварка, сконструировал и сунул в ростер бутерброды. Налил большую кружку кофе, плеснул в него коньяку. Подумал – и плеснул еще. И, заставив себя почувствовать вкус, позавтракал. После чего сполоснул посуду и уселся за комп.

По привычке скачал почту, заглянул в блог, лениво пролистав ленту друзей. У всех какие-то дурацкие приключения, мысли, фантазии. Посмотрели новый фильм, обсудили модную книгу, поругались на тему очередной спортивной неудачи. Кто виноват – судейство или тренеры? Тоже мне, казнить нельзя помиловать. Кому оно важно!

Мышиная возня одна. Крестины, именины… Надоело всё и все.

Предусмотрительно сохраненный файл с началом рассказа развернулся на мониторе. Я перечитал, заменил пару слов, удалил ненужное местоимение. Затем включил музыку и час-полтора по слову, по предложению набирал текст. А когда понял, что больше не в состоянии выдавить ни полстрочки, закрыл документ и отправился погулять.

Погода шептала. Люблю осень. Вот такую: по-городскому пыльно-золотистую, когда еще сухо и солнечно, а лужи, если и появляются, то высыхают за ночь. Когда еще можно гулять, не боясь назавтра получить мокрый нос. Уже не жарко, но пока тепло. Исчезли комары – вместо них в воздухе звенит легкая, едва заметная грусть. И сам воздух пахнет чем-то иным, недоступным в остальные месяцы…

Я брел без цели, вдыхая конец сентября и медитируя над будущим произведением. Над тем, насколько они разные, две Вероники – настоящая и вымышленная. Собственно, непохожести я и добивался, пытаясь завуалировать чувства, детали, подробности. Даже придумал игру – назвал героиню по имени бывшей супруги и постарался максимально развести характеры. Но, с другой стороны, есть ли среди этих двух женщин хоть одна настоящая? Как выяснилось, жены я совсем не знал. Что начал понимать, к сожалению, лишь спустя три года совместной жизни.

Однажды, вскоре после нашего знакомства, она попросила: «Яшка, если я буду выпендриваться и капризничать, ты схвати меня в охапку и крепко-крепко, долго-долго держи. Я буду вырываться, пытаться дать коленкой в пах, ноты, пожалуйста, потерпи. И не отпускай, пусть я буду звать на помощь соседей. Ты ведь маленький сильный медвежонок, у тебя должно получиться».

Об этом она забыла очень быстро. Забыла, что я не более чем неуклюжий маленький медвежонок. Когда-то уверяла, что неуклюжесть делает меня милым. А однажды я получил откровение: моя неуклюжесть – первое, что ее во мне бесило. Она ждала, что я буду читать ее мысли, чувствовать с полуслова, полувзгляда.

А ведь так и было. Давно. В самом начале.

Когда мы были молодыми восторженными дурачками, принимающими друг друга такими, какие есть. Или наоборот, пока не знали друг друга по-настоящему и слепо любили придуманные собой же картинки. Прошло время, и нам сделалось убийственно скучно друг с другом. Сначала она заскучала со мной, чего почти не скрывала. Затем мне захотелось большего…

Результат не заставил себя ждать.

Я честно и долго старался исправить положение. Даже молился, как учил Стасик. Долго, исступленно. С верой, что ответ придет, и Вероника меня простит. Каялся и перед ней, и перед небесами. И – тишина. С женой расстался, а с Богом ни разу не встретился.

И впрямь был готов возненавидеть весь мир, только бы она меня простила. На стенку лезть.

Нет! Дребедень и бред. Все – бред и дребедень. Отвернуться, забыть, не озираться. Лучшее впереди. Еще немного, и все пройдет, утихнет. В конце концов, я сделал, что мог. Не простила – ее проблемы.

Павел Андреевич поставил на столик у кровати пузырек с лекарством.

– Вот, мамуль, новая порция. Я снова ненадолго отъеду, ты не скучай, хорошо? Если что – сразу звони.

И торопливо покинул комнату.

Мама болела давно. Некогда удивительно красивая и молодая – она родила его в восемнадцать, к пятидесяти напоминала шелестящий бумажный лист, исписанный с обеих сторон.

Но ведь она могла несколько лет назад умереть. Счастье, что Целитель помог!

Воспоминания дались Павлу с внутренней болью.

…Она заболела как-то вдруг, без причины. Врачи разводили руками, не в силах поставить диагноз. Прописали какие-то уколы. И завели шарманку про дорогостоящее длительное лечение. Какое лечение, от чего, где – кто б знал. Сын не пожалел бы никаких денег на операцию, санаторий, на что угодно. Лишь бы нашелся доктор, предложивший реальную помощь.

Бабки-шептуньи, знахари, экстрасенсы – безрезультатно. Несколько госпитализаций подряд, консультации авторитетных специалистов – мимо. Павел Андреевич стоптал пороги храмов. Молился. Постился. Плакал. Мама умирала. Мама, которую он горячо любил… в которую, позор, если бы кто узнал, был влюблен.

«Господи, Ты же видишь, как она мне нужна, – кричал он в подушку. И в небеса, выходя поутру на балкон. – Тебе что, жалко? Или трудно?»

Ответа не приходило.

Павел предположил, что неправильно молится. И начал читать соответствующую литературу. В магазине, в библиотеке, в сети он находил множество книг и статей. Если Бог не хотел помочь, он разыщет того, кто захочет!

И однажды нашел.

«Одним из наивысших среди ангелов следовало бы считать не привычных нашему слуху Михаила или Гавриила, а более тихого и неприметного архангела Рагуила. Само его имя означает «друг Бога». Согласно «Книге Еноха» именно Рагуилу поручено следить затем, чтобы поведение других ангелов всегда было добропорядочным. Также он является ангел ом-хранителем Земли и второго неба, и именно он привел Еноха на небеса. Так не логично ли почитать его выше начальника солдат или почтальона-«благовестника»? Мы полагаем, логично.