Оксана Лисковая - Странная женщина (сборник)

Оказывается, Тусечка много обо мне рассказывала, и он на всякий случай приготовил книги для моего сына, не потому что хвастается своими работами, а просто книги хорошие. Конечно, тяжеловато получается, но он меня проводит до метро.

Вообще он очень рад познакомиться с кем-то из сотрудников жены, так-то она человек необщительный, для семейной жизни это скорее хорошо, но всё же иногда интересно узнать, с кем супруга проводит время.

К чаю Фёдор подал орешки и какую-то странную штуку, пояснив, что они с Тусечкой вегетарианцы.

Ого, подумала я, сколько всего выясняется, и прониклась ещё большим уважением к Николаю Ивановичу. Обычно приверженцы здорового питания все мозги проедают непросвещённым, восполняя, наверное, таким способом недостаток белков, а начальница никому ничего не навязывает.

Пакет с книгами оказался действительно очень увесист, но помучиться с ним стоило. Иллюстрации Фёдора оказались прекрасны.

Прощаясь возле метро, он спросил, не рисует ли мой сын, и предложил как-нибудь привести его на экскурсию в настоящую мастерскую художника.

Всё-таки я не утерпела и спросила, каково это – жить с трудоголиком.

Задумчиво почесав бороду, Фёдор ответил, что семья – островок свободы. Сохраняя семью, сохраняешь и свободу, а разрушая – впадаешь в беспросветное рабство.

Хорошо, что к тому времени я уже снова была замужем и поняла, что он имел в виду.

Мы несколько раз ходили в мастерскую Фёдора, в редкие дни, когда Николай Иванович была свободна. Супруги приглашали нас приходить чаще, запросто, тем более что у сына появился явный интерес к живописи, но я считала неудобным посещать чужого мужа в отсутствие жены, только надеялась, что, если между нами всеми сохранятся хорошие отношения, сын сможет приходить в мастерскую сам, когда подрастёт. А покамест Фёдор записал его в кружок к своему приятелю, развивавшему дарования у маленьких детей.

Своих детей у супругов не было, но, кажется, они не очень страдали по этому поводу. Фёдор очень нравился мне, поэтому порой возникали мысли, что такой милый и домовитый человек заслуживает лучшей доли, и жаль, что не пришлось ему встретить хорошую женщину, считающую брак и материнство приоритетным направлением своей жизни.

Со временем информация о том, что у завкафедрой есть муж, всё же просочилась в наш дружный трудовой коллектив. Готовя к печати монографию, Николай Иванович попросила Фёдора сделать несколько иллюстраций, он приходил к нам в поисках вдохновения и натуры, тут-то всё и открылось.

Некоторое время новость обсуждалась довольно бурно, в ключе: «что она себе думает, он станет сидеть и ждать, пока она на работе пропадает?», «мужика только заботой можно при себе удержать», «что это за женщина такая, которая о муже не думает вообще?», «он потерпит-потерпит, да и найдёт ту, которая ему родит, и только его и видели». Николай Иванович была руководителем не деспотичным, но требовательным, строго спрашивала с подчинённых, поэтому её не очень любили и с удовольствием объявили нерадивой женой. Я слушала эти шедевры бабьей мудрости и думала, что была на волоске от того, чтобы жить по этим постулатам. Какое счастье, что Николай Иванович в своё время со мной поговорила!

Тем временем научные успехи начальницы сопровождались стремительным карьерным ростом. Её назначили проректором по науке, а через год – ректором, но, несмотря на это, она не бросила практической работы, и мы по-прежнему встречались в операционной до того момента, как я забеременела вторым ребёнком и ушла в декрет.

Через год мы всей семьёй перебрались в Красноярск, куда муж получил назначение.

Перед отъездом я навестила Николая Ивановича и застала семейство в радостном предвкушении нового витка карьеры. Ей предложили должность заместителя министра здравоохранения, а там, как знать… Фёдор сиял, и видно было, что он действительно счастлив, что талант и трудолюбие жены получили наконец достойную оценку.

Я обрадовалась не только за наставницу, но и за медицину в целом. На посту ректора она проявила себя прекрасным и мудрым руководителем, наше косное учреждение прямо расцвело, так вдруг и здравоохранение изменится к лучшему, когда она встанет у руля.

В Петербург я вернулась только через несколько лет. Муж был родом из Феодосии, а у меня никого не осталось, так что в отпуск мы ездили к нему, и, стыдно сказать, я почти не скучала по родному городу.

Но пришло время мне подтверждать сертификат, и, оставив детей на мужа, я отправилась в Питер.

Про Николая Ивановича я почти не вспоминала, иногда только мимоходом удивлялась, почему она ещё не заняла пост министра и вообще ничего о ней не слышно в СМИ, а потом думала, наверно, просто я не слежу за новостями.

Если бы она дала о себе знать, я бы откликнулась, но навязываться первой казалось мне неприличным. Но, нагулявшись вдоволь по родным местам, я заглянула на старую работу и навела справки о Николае Ивановиче.

Мне тут же злорадно рассказали, что она больше никакой не ректор, и не министр, и вообще никто, а работает хирургом в поликлинике и страшно довольна, что хоть так удалось устроиться.

«Проворовалась и заигралась!», «нечего было лезть, куда не знаешь», все эти песни были мне знакомы, поэтому, не дослушав, я отправилась по знакомому адресу.

Увидев меня на пороге, Николай Иванович ничуть не удивилась. С тревогой вглядываясь в её лицо, я думала разглядеть в нём следы пережитого разочарования, но круглые глаза смотрели всё с тем же непередаваемым выражением удивления и мудрости, только, кажется, стали мягче.

В доме что-то неуловимо изменилось, не к лучшему и не к худшему, а просто стало немножко иначе.

– Федя спит, – сказала она тихо, – поэтому на кухне посидим, ладно?

Мне было немного неловко начинать разговор, но Николай Иванович сама сказала, что вынуждена была уйти с работы из-за Фёдора. Вскоре после моего отъезда он попал под машину и остался инвалидом.

– Но как же так? – растерялась я, зная, что работа всегда была для Николая Ивановича важнее всего, важнее самой жизни.

– Знаешь, в поликлинике тоже интересно. Главное, график удобный.

– Но вы же так потеряли в деньгах! – выпалила я. – Могли бы нанять сиделку…

– Наверное, Фёдору приятнее, чтобы за ним ухаживала я, а не сиделка, – сказала она строго, – пока мы были здоровы, могли делать что хотели, а теперь иначе. Всё меняется, лето проходит, наступает осень, потом зима, и надо одеваться в соответствии с погодой. Пока я могла быть раздолбайской женой, я ею была, спасибо Федьке. Теперь же, как говорил Николай Иванович Пирогов, «движимая милосердием своей женской натуры…»

Она негромко засмеялась, и вдруг я заметила, как от улыбки хорошеет её лицо.